Черт с ними, с фильмами. Черт с ними, с сайтами. Но персональные блоги… Выяснив, что без труда может зайти в свой аккаунт на Фейсбуке, Ямщик в уме сочинил целое воззвание к френдам, где полностью разоблачил козни двойника и потребовал («те, кто любит меня, за мной!») бойкота для узурпатора. К счастью, он сперва во всех подробностях представил себе реакцию френдов — людей бойких, говорливых, обладателей высокоразвитого чувства юмора — а уже потом выяснил на практике, что сообщения не отправляются, вернее, отправляются, но в никуда, то есть не фиксируются на странице. Узнать, что в интернете ты тоже соглядатай-невидимка, безъязыкий призрак, пустое место — честное слово, это было не так обидно, когда уже понимаешь, что самый надрывный крик души будет воспринят как шутка, проверка аудитории, эскиз к новой книге.

Ночами ему снились комментарии к воззванию, и Ямщик просыпался в холодном поту.

С почтой история повторилась. Ямщик зашел в личный почтовый ящик на Яндексе, попытался отправить письмо Кабуче — для начала тестовое, без рискованных попыток объясниться, и уж тем более помянуть двойника в сомнительном контексте! — и письмо ушло, да не пришло. Пароли к Кабучиной почте были Ямщику отлично известны, он проверил, и не раз, а трижды: нет, его тест пропал без вести, не добравшись до адресата. Читай, говорила ему реальность, данная в ощущениях. Смотри, наблюдай — короче, подглядывай, извращенец, дери ногтями воспаленное эго, а на большее не рассчитывай!

Нет худа без добра — зато Ямщику открылось, каким способом двойник зарабатывает себе на жизнь. Проклятье! Ямщик даже позавидовал ловкости мерзавца. Если литературный талант, как смел Ямщик надеяться, вряд ли достался двойнику в наследство, то сукин сын, вне сомнений, имел доступ к большей части воспоминаний оригинала, а также к профессиональным навыкам. У Ямщика отвисла челюсть, когда он обнаружил в почтовом ящике целое нашествие депеш от «их превосходительств» — народных депутатов (из числа одиозных), чиновников государственного значения и (ого-го!) одного члена правительства, чье имя не стоило поминать всуе. В каждом письме имелось вложение — текстовый документ; в каждом ответе двойника — судя по указанному времени, отвечал гад со скорострельностью пулемета — имело место аналогичное вложение. Ямщик сохранил документы на диск (ноутбук не возражал), сравнил исходники с ответами — и долго бегал по тренерской, как зверь в тесной клетке, рыча от гнева.

— …! …!! …!!!

Мог бы и сразу сообразить! Депутаты, чиновники, министр — все эти слуги народа славились могучим присутствием в социальных сетях. Двойник — разумеется, в строго конфиденциальном порядке! — предложил им услуги редактора, а по совместительству корректора. Продемонстрировав потенциальным клиентам, как врожденное косноязычие власть предержащих под его пером превращается в гладкопись, умело сдобренную пафосом или шуткой; как меняется реакция читателей на обструганные литрубанком призывы и заявления; как у «грамотеев» (но в меру, чтобы не спугнуть ширнармассы!) начинают расти рейтинги, в отличие от их конкурентов-двоечников — о, двойник мигом приобрел стабильную клиентуру, готовую платить во сто крат больше, чем платит издатель, этот скупой рыцарь, редактору фэнтези или дамского романа! Что же до необходимости работать инкогнито — образность мышления, связность речи и грамматика за пятый класс объявлялись свойством, имманентно (…!!!) присущим высокопоставленным клиентам — так двойник за славой не гнался, предпочитая известности размер гонорара.

Он и сейчас, сказал себе Ямщик, в душе остается обитателем зазеркалья. Как говорится, можно вывезти девушку из Жмеринки, но нельзя вывезти Жмеринку из девушки. Неужели это приговор? Неужели я, даже если мне повезет вернуться, буду вечно щеголять клеймом отраженца, выжженным на лбу?!

— Что нынче правим? — риторически спросил Ямщик, открывая почту. — Глаголы на «ться» у министра? «Титульную рассу» у депутата? «Филосовские моменты» у областной прокурорши?

«Ямщик, — ответил двойник, — не гони лошадей…»

Нет, не двойник.

Ямщик еще раз перечитал тему свежего, датированного сегодняшним числом письма. Все верно: «Ямщик, не гони лошадей!» Мейл отправителя: [email protected]. Флажок важности: максимум. Время отправления: 19.40. «Привет! — бодрей бодрого возвещало письмо, и Ямщик задницей, ставшей за последнее время чувствительней всякого барометра, чуял, что эта депеша уж точно адресована не двойнику. — Как оно ничего? Совсем ничего или так себе? Давай дружить семьями! С уважением, искренне твои (Зинке привет!) доброжелатели.»

В письмо была вложена фотография. Рябая физиономия карлика, встреченного Ямщиком в зеркальном лабиринте супермаркета, крупным планом — сразу и не скажешь, что карлик. Кепка набекрень, сальные вихры. Папироска в углу рта. Папироска дымилась, карлик подмигивал. Карлик подмигивал, папироска дымилась. Дымилась, подмигивал; карлик, папироска.

«Гифка, — подумал Ямщик. — Анимация…»

Он не знал, что тут можно еще подумать.

— Свет мой, зеркальце, скажи…

День выдался славный: теплынь, ни ветерка. Небо чистое, по синему вразлет — перья облаков. Бывают такие дни в ноябре, когда кажется, что вернулось бабье лето, а может, просто лето, и зимы не будет вообще. Зѝмы — выдумка злых людей, обман; осень переходит в весну, таков закон природы. Поверь — и будешь кусать локти, когда к вечеру хлынет дождь, или того хуже, снег, под ногами хлюпнет, чавкнет, и сразу уверуешь, что весна — выдумка людей добрых, мираж, обманка…

— Свет мой…

Ему повезло: бежать пришлось недалеко. Еще с первого раза Ямщик сообразил, что время позволяет ему, маньяку, спешащему на зов, проскользнуть меж секундами, успеть к пирогу, горяченькому, только из печи — если, конечно, пирог у Ямщика не отберут силой. Ему не пришлось даже лететь, как пушкинскому (свет мой…) молодому повесе, на перекладных, прыгая в такси и автобусы: квартал пешедралом, резвым галопом, бросив воющую (…зеркальце…) Зинку на возмущенного таким поворотом дел Арлекина — от лицея до перекрестка; налево, три квартала — аллюр три креста: студобщежитие, юракадемия, обмен (…скажи, да…) валют, орда кафешек разного пошиба; через дорогу, вскачь, направо — школа, бисквитка, налоговая (свет мой…) инспекция, заправка картриджей, оптика, голубые ели у областной администрации; через дорогу, налево, живей, шевели ногами, до продуктового (…зерка…) магазина, к которому прилепилась малышка-кондитерская — три внешних (…скажи…) столика забыли занести внутрь, столы вздрагивали, предчувствуя холода, и за крайним (свет мой…) сидела девочка в вязаной шапочке с помпоном.

— …да всю правду доложи…

Десять лет? Одиннадцать? Пальто цвета мокрого песка, шалевый воротник приподнят. Шарф завязан пышным узлом, выбивается наружу. Помпон растрепан, махрится бахромой. Левая рука — на перилах ограждения, в правой — кругленькое зеркало без оправы. Впечатление такое, что зеркало безжалостно выдернули из маминой пудреницы. Что-то в девочке казалось неправильным, неестественным, но Ямщику, задыхающемуся после кросса, было не до подробностей. Он шагнул вперед, ожидая чуда, и чудо не заставило себя ждать.