предложит что-нибудь пожрать, а в идеале горло сполоснуть горячительным. Ну а чего, раз я теперь в селение за своего, то не ложится же спать на пустой желудок. Примечаю, что грибы, которые я дреговичам приволок, спешно несут в погреб, как будто боятся, что исчезнет в любой момент халява, свалившаяся на головы селян. Правда в погреб тащат не все — часть сразу забирают бабы в дом, готовить и подавать на стол. Ну вот считай сам себе ужин и организовал.

— Угостишь губами своего селянина, раз меня таковым признал? — спрашиваю у головы, решая к ужину дреговичей подмазаться.

— Отчего не угостить, — тотчас соглашается Доброжир. — Понравилось тебе как мои бабенки стряпают? Угощу, пойдём, я велю…

Вдруг замолкает, становится красный, как варёный рак. Я не сразу понимаю, что произошло, но хорошо запомнил — голова краснеет в том случае, когда нервничает и что-то идет не по его плану и разумению. Отдаю должное Доброжиру, он быстро приходит в себя и берет меня под локоток, ласково так увести пытается.

— Слышь, Дрочень, — говорит понижая голос. — Давай ка ты сам ступай к бабам, скажи, что голова на тебя приготовить велел и без меня к трапезе приступай. Я же чуть позже нагоню, дельце тут важное вспомнилось, безотлагательное и без меня оно не решится.

Ну раз вспомнилось… От того, что ли покраснел, будто инфаркт схватил, что дело важное такое прошляпил? Что за дело такое? Хотя, впрочем, какая мне на фиг разница до его дел, куда как больше жрать хочется, чем с делами Доброжира разбираться.

— Понял, иду, — соглашаюсь без всяких колебаний.

Не успеваю, правда, сделать и двух шагов, нагоняя баб с губами, как позади раздаётся писклявый женский голосок, аж по ушам бьет на высоких частотах:

— Папенька, не пойму чего ты руками машешь! Так скажи, вслух!

Оборачиваюсь… ах, вон что за дела и с чем спешка связана. Ну голова, понятно чего от меня хотел избавиться… К нам дочь головы бежит, аж спотыкается, как торопится бедолага. А Доброжир действительно руками машет, как мельницей, будто девчонку потоком ветра сдуть собирается — подальше от моих глаз. Показывает дочери, что не сейчас, что занят. Дочка же не понимает, дальше бежит. Вот такие у головы нарисовались «срочные дела». Ну не хочет он, чтобы я с дочерью его виделся. Но дуреха малолетняя к нам выпучив глаза бежит, жестов отца не распознает, чем ставит своего папашу в неловкое положение.

— Ну, чего ты прибежала? — раздосадовано пыхтит Доброжир, начиная выглаживать на себе рубаху вспотевшими ладонями.

Теперь голова по цвету ближе к малиновому варенью, аж краснющий. На меня косится, а я тоже дурак, не ухожу, встал как вкопанный и на дочку головы пялюсь. Она кстати, как я уже говорил не такая уж, хм… не такая уж и девчонка, что аж глаз не могу отвести. Дуреха останавливается растерянно, хлопает своими большущими глазами, смущенно, мой то взгляд она тоже чувствует и он явно не отеческой любовью пронизан, но сделать ничего не могу с собой:

— Батенька, так ты сам велел сообщить, когда все готово будет. Готово, сообщаю.

— А… да, говорил, спасибо, — Доброжир, понимая, что угодил в неловкое положение и не зная как из него выйти, то на меня смотрит, сверкая глазами, то на дочь. — Ну все, иди! Я Дроченя провожу к столу и начнём. Пойдем, Дрочень, чего встал. Бабы небось уже воду кипятят на уху, пока дойдем готово будет. Кто же уху остывшую ест?

— Пойдем, — отзываюсь, заставляя себя отвести от девушки взгляд. Мне самому неловко за то, что из-за меня неловко старосте.

— Папенька, а Дрочень на лобное место не пойдет разве? — дочка мило улыбается, глазки строит, как будто не видит яростного взгляда отца.

— Цыц! Поговоришь еще мне, — Доброжир разворачивает дочку, берясь руками за плечи и под зад подталкивает — иди уже!

Девчонка, наконец, убегает прочь. Лицо Доброжира медленно приобретает привычный оттенок и из краснющего снова становится белым. Косится на меня опять. Видит, что мне любопытно, поэтому говорит:

— Да ничего особенного, попался тут один шустрый, губы мои… — голова оговаривается, но исправляется тут же. — Пфу ты, то бишь наши губы поджирал, пакостил, по округе бегал. Вот поймали и думаем, что делать с ним теперь. Собираемся на лобном месте по такому делу и будем решать. Других же дел в селе нет!

Провожает глазами дочь, зыркает строго, а та нас оглядываться. Над отцом издевается, паршивка. Доброжир с облегчением выдыхает только тогда, когда девчонка скрывается из виду. Он знает, что я тоже провожаю ее взглядом, но не говорит ничего.

— Ладно, Дрочень, ступай перекуси, а потом… — голова задумывается. — Хочешь на лобное место приходи что ли? Селянин как-никак, голос отдашь, поучаствуешь, чтобы все как положено было. Мы ведь у нас в селе все вопросы решаем голосованием и все мужчины, кто оружие способен держать на голосовании этом будут…

Понимаю, что Доброжир опять пытается вывернуть ситуацию в свою пользу. Ну блин умник, только в лужу сел, только опростоволосился, а уже понял как все исправить. Во-первых, боится, как бы я с дочерью его не повидался, пока лобное место идет. Во-вторых, в упор намекает про «коллективный разум» дреговичей.

— Приду, — соглашаюсь.

Мне то, честно говоря, плевать, кто там у кого грибы подъедал и что с ним делать теперь собираются, пусть хоть вешают, пусть хоть голову рубят. Но почему не глянуть — все равно развлечений никаких, а так хоть культурой проникнусь, тем более свой список задач на сегодня считаю закрытым «от» и «до»

Глава 16

Наедаюсь до отвала собственноручно собранными грибами, но приготовления дреговичей. Бабы здешние готовят куда как изощреннее моего, опыт кухарства колоссальный, в чем я еще раз убеждаюсь. Их похлёбка не идёт ни в какое сравнение с моей прожаркой на открытом огне. Там, на болотце, я вместе с грибами сажу от костра на зубах размазывал и на эмали угольками скрипел, а тут всерьез подумываю пальцы облизать после трапезы. Потому от стола отхожу лишь тогда, когда съедаю целый горшок похлебки, больше тупо не лезет. Если переводить на нашу систему мер — привет из 21 века — я попросил следом за одной тарелкой горячего еще две, обе слопал.

Пфу-у-х.

Выдыхаю, складывая руки на раздувшемся животе и чувствуя как внутри меня приятно урчит. После такого плотного ужина полежать бы, да покемарить с полчасика, чтобы в себя прийти. Вот и на суд над местным грибоедом идти у меня нет никакого желания. Но помня о