Ей показалось, или в голосе Элизабет она и впрямь услышала тень сдерживаемого гнева?

– Графиня была бы ничего, если бы только следила за собой, как думаешь? Какие же у нее унылые платья: все черное, как будто она боится других цветов.

– Я так понимаю, у нее недавно закончился траур.

– Мало того, она еще и ужасно скучная особа. Только и твердит что о Гэрлохе и Шотландии. Рядом с ней мне постоянно хочется зевать.

– По-моему, она просто хочет побольше рассказать вам о Гэрлохе, мисс Лофтус.

– А привидения? – Мириам рассмеялась. – Неужели она думает, что мы поверим в привидения? У нее вообще есть хоть какой-нибудь здравый смысл?

– Мисс Лофтус, но это же Шотландия.

Голоса сделались громче. Шона подошла к камину и нажала на кирпич над краем каминной полки, справа. Часть стены открылась без единого звука. Шона скользнула внутрь и потянула вниз железное кольцо для факела, чтобы закрыть дверь.

Триста лет назад в замке были устроены на случай появления врагов Верхний двор, колодец в кухне и сеть потайных ходов, соединявших покои лэрда с важнейшими помещениями – библиотекой и пиршественным залом. Лабиринт тайных коридоров начинался на западе и постепенно спускался к востоку, повторяя рельеф местности.

Шона десятки раз пользовалась этими ходами, она знала тайные коридоры не хуже своей спальни. Иногда на выходе из тоннеля ее ждал Гордон. Она брала его за руку, и они со смехом убегали к месту своих свиданий.

Она никогда не боялась темноты, никогда не думала, что во мраке может скрываться нечто, что могло бы причинить ей вред. И это хорошо, потому что единственным источником освещения здесь служила узкая полоска света, очертившая выход в пиршественный зал.

Звук скребущих по камню лапок напомнил о том, что она нерадивая хозяйка. Пока была жива мать, грызунов и паразитов нещадно уничтожали, этот процесс требовал десятка служанок, немалой дозы яда и постоянной уборки.

Нужно было приказать помыть полы в кухне, поставить плошки с водой под ножки кроватей. Запах пыли говорил о том, что она не довела свое дело до конца. Нужно было вымести каждую комнату, выбить гобелены, висевшие на стенах, аккуратно оттереть картины в резных золоченых рамах. А здесь, в потайном ходе, который обычно содержался в чистоте и порядке, – здесь она вообще ничего не сделала.

У американцев хватит денег нанять слуг, которые будут содержать в порядке каждый уголок Гэрлоха. Возможно ли, чтобы она, проклиная своих «спасителей», чувствовала к ним еще и благодарность?

Она ощутила дуновение ветерка на щеке – этот коридор сообщался с другими тайными ходами.

Шона привстала на цыпочки и посмотрела сквозь отверстие на пиршественный зал. В дверях стояла Мириам – стояла и смеялась. Наверняка над ней, Шоной. Что она высмеивала на этот раз – ее прическу, речь, нос?

Нет, определенно эта женщина ей не нравится.

Колкости на свой счет она еще могла простить, но зачем же наговаривать на замок и всю страну?

Мириам Лофтус просто юна и испорченна. Она в чужой стране, среди иностранцев.

Неужели и она в свое время вела себя подобным образом, считая, что ей простят все, что она сделает или скажет?

– Нет, ну ты можешь представить что-нибудь глупее и примитивнее? Привидения! Она несчастное создание, если и вправду верит в такие вещи.

А во что верит сама Мириам? В деньги? Или, может, в лесть?

– Я не в состоянии тебе передать, что она мне сказала. Я-то думала, у графини манеры будут получше. – Мириам рассмеялась, и этот тихий журчащий звук втек прямо Шоне в позвоночник. – Но должна признать, мысль об обнаженном Горди меня раздразнила!

Нет, это уже слишком.

Набросив на голову шаль, Шона взялась за кольцо для факела и потянула его вниз. Когда «дверь» отворилась, Шона выскочила в пиршественный зал, вытянув вперед руки со скрюченными пальцами, и завопила на гэльском что было мочи.

Мириам только взглянула на нее – и завизжала.

Этот миг стоил того, чтобы сотворить такую глупость.

Мириам обхватила себя руками и с открытым ртом рухнула на колени. Она тоненько повизгивала, а Шона смотрела на нее в изумлении.

Элизабет опустилась на колени рядом с Мириам и принялась нежно поглаживать ее по спине.

По крайней мере, пол чистый.

Шона сняла шаль и осталась стоять, с удивлением глядя на Мириам.

– Ой, ну зачем же устраивать истерику, – сказала Шона.

Но вряд ли кто-то расслышал ее слова за рыданиями Мириам. Элизабет бормотала что-то утешительное; Хелен, которая только что откуда-то примчалась, тоже. Гордон стоял в дверях, и выражение его лица было очень странным.

В основании ее позвоночника разливался холод, вверх по спине поднимался жар.

– Что вы ей кричали? – спросила Элизабет, обмахивая лицо Мириам ладонью.

Мириам сидела бледная как полотно.

– Что с ней такое?

Элизабет посмотрела ей в глаза:

– Она очень впечатлительная.

Слишком впечатлительная – однако этого Шона говорить не собиралась, тем более что все смотрели на нее, как будто она совершила нечто ужасное. Ну да, она повела себя не очень-то зрело, но не настолько же…

– Рецепт лепешек, – проговорил от двери Гордон.

Элизабет моргнула.

– Что, простите?

– Шона выкрикивала рецепт лепешек, – сухо пояснил Гордон и, мельком взглянув на Шону, вошел в комнату.

– Это первое, что пришло мне в голову, – сказала Шона в свое оправдание. – Мне не каждый день приходится говорить на гэльском.

Пришел Фергус – наверное, чтобы довершить ее унижение. Он что-то сказал Гордону, и тот изложил ему события последних минут. Гордон выглядел как человек, сдерживающий смех. Но Фергусу явно было не до шуток.

Шона, устыдившись, попятилась к выходу из комнаты. Взгляд Фергуса мог бы пригвоздить ее к месту, однако у нее не было никакого желания оставаться в пиршественном зале. Мириам почти что донесли до одной из скамеек, и теперь уже Гордон – Гордон! – ее утешал.

Совсем недавно он вел себя с Шоной почти грубо – но с дражайшей Мириам проявил себя как сама любезность. Желает ли она что-нибудь выпить? Принести ли ей нюхательной соли? Может, проводить ее в комнату?

– Она не верит в призраков Гэрлоха, – проговорила Шона и поморщилась от собственного тона – она чуть ли не хныкала – и от идиотского объяснения.

Что на нее нашло?

Хелен подошла к ней. Взгляд ее был полон смущения. Что она скажет своей компаньонке? Что впала в детство? Что не сдержалась, когда Мириам стала ругать Гэрлох? Нет, хуже того, призналась, что Гордиее возбуждает!