провал произошел в мае 1977 года. Высокопоставленный чиновник министерства просвещения Ирана, агент КГБ Раббани, был арестован секретной полицией САВАК во время выхода на встречу с нашим офицером резидентуры Евгением Венедиктовым. Венедиктову удалось избежать ареста, так как оператор пункта «Импульс» Кириченко в самый последний момент заподозрил активность бригад наружного наблюдения САВАК в районе проведения встречи и успел подать сигнал опасности. Поскольку наш офицер за руку схвачен не был, то иранцы пока скандал не поднимали и выдворения Венедиктова не требовали.

Агент Раббани был завербован советской разведкой где-то в сороковых годах, в период сильного влияния Советского Союза в послевоенном Иране, и все это время он постоянно сотрудничал с КГБ. Но, по свидетельству тех, кто с ним работал, особой отдачи от него не было. По своему положению в министерстве просвещения доступа к настоящей секретной информации он не имел. Раббани передавал нам сведения, полученные устно в личных беседах от своих высокопоставленных знакомых и родственников, что иногда было довольно интересно. Раббани был на связи у линии «ПР» резидентуры, и за это время его долголетнего сотрудничества с ним успели поддерживать контакт многие офицеры Восьмого отдела ПГУ. Одним из последних с ним работал начальник линии «ПР» Геннадий Казанкин. И вдруг в начале мая он неожиданно передал агента на связь младшему офицеру своей линии Венедиктову, который чуть не был арестован при выходе на самую первую встречу с Раббани. Среди офицеров линии «ПР» раздавались бурчания, что что-то здесь было не чисто, но… Забегая вперед, скажу, что Венедиктов был выдворен из Ирана шестью месяцами позже. До этого САВАК пытался «намекнуть» резиденту КГБ, что присутствие Венедиктова в Тегеране нежелательно. Они выкачали тормозную жидкость из автомашины Венедиктова, который только чудом избежал автомобильной катастрофы.

Второй случай произошел в июне 1977 года, как раз перед моим приездом.

Офицер линии «ПР» Борис Чечерин, работавший под прикрытием корреспондента ТАСС, вел разработку иранца, и эта разработка уже приближалась к завершению. И вот на встрече, на которой планировалось проведение вербовочной беседы, на загородной вилле объекта разработки появились два неизвестных человека и представились Борису Чечерину как сотрудники САВАК. Ареста не последовало, все было очень пристойно. Они просто предложили нашему офицеру сотрудничество. Борис Чечерин, естественно, отказался и покинул место встречи. Это означало, что на протяжении всего времени разработки наш офицер работал с иранской «подставой» и никто этого не заметил, хотя все разработки должны тщательно анализироваться как в резидентуре, так и в Центре. Борис Чечерин был также выдворен из Ирана, но без шумихи в прессе. Этому еще предстояло случиться только в будущем.

Интересно, что, как и прежде в случаях подобного рода, иранцы вызывали в МИД советника-посланника нашего посольства Федора Саульченкова, которого они считали резидентом КГБ. Старик страшно переживал по этому поводу, но поделать ничего не мог. Так, видимо, и войдет его имя в историю советско-иранских отношений как офицера КГБ, хотя он таковым никогда не был.

Вышеупомянутое падение стандартов в резидентуре произошло из-за того, что в начале 1977 года было заменено много офицеров, включая и руководство резидентуры. По окончании сроков командировок Тегеран покинули: резидент Леонид Богданов, заместитель начальника линии «ПР» Власов, начальник линии «КР» Лев Костромин, офицеры Дмитрий Кузьмин и Владимир Фисенко. Все они специализировались по Ирану и были экспертами своего дела.

Резидент заменен не был. Временно обязанности резидента исполнял новый начальник линии «ПР» Геннадий Казанкин. Он начал свою карьеру в качестве кандидата на роль нелегала. Нелегалом он не стал, так как в самом конце подготовки он не прошел последний психологический тест. Но поскольку он уже был офицером КГБ, его перевели в географический отдел ПГУ, где он выучил персидский язык и стал специализироваться по Афганистану. Он пробыл в командировке в Афганистане около года, но по болезни был вынужден вернуться в Москву. В Центре окончил курсы усовершенствования (УСО), после чего был направлен в Иран. Вот при его-то руководстве и произошли вышеупомянутые провалы.

Начальник линии «КР» Юрий Денисов вообще специалистом по Ирану не был и персидским языком не владел. Он пришел в Управление «К» ПГУ из внутренней контрразведки, побывал один раз в командировке в Бирме и после этого приехал на должность начальника линии «КР». Начальник линии «КР», кроме всего прочего, должен отвечать за безопасность проведения операций резидентурой и для выполнения этой роли владеть местным языком и досконально знать агентурно-оперативную обстановку в городе. Ни того, ни другого у Денисова не было.

Вот именно в этой обстановке и из-за этих провалов Лев Петрович Костромин, уже будучи заместителем начальника Восьмого отдела ПГУ, был временно направлен в Иран, чтобы «укрепить» резидентуру.

21 июня я проводил Ященко в Москву. Вернувшись с вокзала в посольство, я ощутил, что остался совершенно один. У меня было чувство, что меня выбросили в воду посреди моря и оставили.

Каждое утро в 8 утра я приходил в консульство, где меня уже ожидала толпа афганцев, пришедших за визами. Среди них всегда оказывались люди, которым визы нужны были срочно. Они шумят, просят, хватают за руки. Прием посетителей, 99 % которых опять же афганцы, идет до 11 утра. После этого нужно выйти из кабинета и опять прорваться через толпу орущих афганцев, отвечая на все вопросы и мольбы одной фразой: «Завтра с восьми утра». Толпа сопровождает через улицу до входа в посольство, и «спасение» наступает только тогда, когда за тобой захлопывается решетчатая дверь калитки. Правда заключается в том, что в таком нетерпеливом поведении афганцев не было никакой необходимости. Визы мы всегда выдавали в срок и отказывали лишь тем лицам, которые проходили по «черным» спискам. Но описанное выше продолжалось изо дня в день. Такова уж, видно, была традиция.

В резидентуре мне практически делать было нечего. По существующим в разведке КГБ правилам офицеру, прибывшему в страну в первую командировку, должно быть предоставлено шесть месяцев для отработки своей зашифровки перед спецслужбами противника и изучения города. Как правило, это не срабатывает, так как молодой офицер заменяет своего предшественника и ему нужно продолжать проводимую до него работу. К тому же руководство резидентуры, как правило, относится скептически к «правилу о шести месяцах» на подготовку. Им нужны практическая отдача и результаты.

Мне лично в этом плане повезло, так как я был единственным офицером линии «Н» в посольстве, начальника линии надо мной не висело и задания свои я должен был получать непосредственно от Центра. А еще в Центре мы договорились, что они не будут меня тревожить, пока я не