– Да. Мы пообедали.

– Она классная девчонка.

– И немного… странная, – заметила Тесс. Она решила, что это прозвучит как довольно мягкая характеристика человека, не принимающего явно показанные ему антидепрессанты, но Ворон нахмурился и покачал головой.

– Она великолепная певица, черт побери. У нее не может не быть сдвига по фазе. Без него она не стала бы артисткой.

– Ладно, будь по-твоему.

Ворон разгрыз кусочек льда. Если не считать новой прически и новой манеры принимать недовольное выражение лица, он тоже не очень-то изменился. Всегда уминал лед из стакана и в дни «По и белого отребья».

– Так что ты думаешь? – его голос звучал осторожно.

– О чем? Об Эмми?

– О «Гекторе».

– «Шинер Бок» хорош.

– Да о нас. О группе.

Тесс колебалась. На ее взгляд, группа играла прекрасно, но она не хотела восхвалять новую жизнь бывшего возлюбленного после того, как он высмеял ее нынешние занятия.

– Сначала подумала, что это перебор, слишком заумно по сравнению с остальными музыкальными стилями, в которых ты подвизался. Не замечала, чтобы ты раньше вносил что-то новое в каверы. Такое смешение жанров показалось мне вычурным. Но потом понравилось. Своеобразный микс блюграсса[132], зайдеко[133] и… Как там это называется?

– Конхунто. Испанское «скопом».

– Конхунто, – повторила она. – В общем, я сразу привыкла, все незнакомое перестало раздражать, я просто слушала голос и инструменты, и в конце концов хорошо пошло. Твое лучшее выступление из тех, что я видела. – Скрепя сердце Монаган добавила: – Эмми замечательна.

– Да, абсолютно.

– Она сказала мне… – Тесс не знала, как завершить.

– О нас с ней? Я должен был догадаться, что она придет. Спрашивала, где ты остановилась. Эмми очень откровенна, но всегда на собственных условиях. Она не осознает, насколько дико для окружающих, когда все время говоришь то, что чувствуешь.

– Ты любил ее?

Он снова взял в рот кусочек льда.

– Мы утешали друг друга. Как я утешал тебя после разрыва с Джонатаном. Похоже на закладку, что ты кладешь в нужное место меж своих чувств, чтобы не ошибиться, когда снова научишься любить.

– Это нечестно, Ворон. Я никогда не думала о Джонатане, когда была с тобой.

– Продолжай себя в этом убеждать. Как бы там ни было, я утешал ее. Но внезапно она перестала нуждаться в утешении – по крайней мере, от меня. Сейчас мы уже дольше врозь, чем были вместе. Но я все еще чувствую себя в ответе за нее.

– Почему?

Он стал что-то отвечать, но остановился и начал по новой.

– Не знаю. Может, я просто эгоистичный говнюк, который не хочет видеть, как она уничтожает себя, когда мы получили реальный шанс пробиться с нашей музыкой.

Неловкое молчание. Тесс обдумывала сравнение с закладкой. Все не так, совершенно не так.

– Раз уж ты настолько обеспокоен душевным состоянием Эмми, – наконец ответила она, – тебе стоило бы, наверное, сказать ей что-нибудь по поводу выбора мужчин. Я видела парней, возле которых она увивалась в «Гекторе». Такие не привыкли к тому, чтобы их дразнили. Если она влезет в неприятности, ты должен будешь вступиться, как истинный мачо. Слышала, как ты слетел с катушек «У Примо».

– Кто тебе сказал – Кляйншмидт? – На его лице снова появилась странная кривая улыбка, которой Тесс раньше не видела. – И кто сказал, что она их дразнит? Почти каждую субботу уходит с любым подвернувшимся парнем, у кого татуированных и проколотых мест больше сотни. Я пытался образумить ее, но она сказала, что никогда не ввяжется ни во что такое, из-за чего ей придется скучать по воскресным завтракам в Аламо.

– «Завтрак в Аламо» – это что, какое-то особое выражение?

– Один из многочисленных ритуалов Эмми. Она любит брать тако и кофе, устраиваться там в саду и читать газеты. Сказала, что начала это делать еще подростком – стремилась стать эксцентричной. Наигрыш, ставший обыденностью, понимаешь?

– Да, понимаю, – улыбнулась Тесс. – Хотя я поступала по-другому. Я всегда стремилась идти по накатанной – спортивная школа, качки, распитие вина в подвалах с шершавыми сосновыми стенами.

– А мне приходилось идти на все, чтобы выделиться, – вплоть до фиолетовых дредов, – тут он впервые заметил, что на ней футболка «Кафе Хон». – Или до перекрашивания футболки «Кафе Хон» в оранжевый, чтобы моя отличалась от тех, что носит весь Балтимор.

– Я всегда видела в тебе воодушевленного мальчика, который следовал зову своего сердца.

– Правда? Разве я таким был? – Ворон наморщил лоб, словно пытаясь припомнить кого-то, кого они оба знали несколько лет назад. – Хотелось бы верить. Хотелось бы верить, что было время, когда я занимался только тем, чем хотел, не пропуская через восемнадцать разных фильтров. Время, когда я знал, чего хочу, и был уверен, что смогу это сделать.

– А сейчас чего ты хочешь?

– Я хочу… Я хочу… – он впервые рассмеялся совершенно непринужденно.

– Не думай, – сказала Тесс. – Просто скажи, что придет в голову. Еще пирога, чашечку кофе? «Ролекс», новую гитару, фисташковую футболку «Кафе Хон», первое издание «Эврики» Эдгара По?

– Я хочу… – Теперь они оба хихикали, как захмелевшая парочка.

– Говори, Ворон.

– Я хочу заняться с тобой любовью.

Все посторонние звуки в кафе будто разом смолкли. Тесс посмотрела на свою тарелку. Его голос был низким и уверенным, без единой умоляющей нотки, которая только все испортила бы. Она увидела, что машинально раскроила свое пирожное вилкой надвое. Как сказала бы Джеки: ты не ешь его, но постоянно думаешь о нем. Она больше не чувствовала себя уставшей.

Ворон не закончил, оказывается:

– Я хочу привести тебя домой, снять с тебя одежду, положить на кровать и не отпускать, пока мы не устанем настолько, что будем покачиваться при ходьбе, как только что вернувшиеся из многонедельного морского путешествия.

Она тоже хотела его, что казалось ей странным, и в то же время она не видела в этом ничего необычного. Она хотела его потому, что он порвал с ней и ее чувства остались неудовлетворенными. Психиатр сказал бы, что она хотела мужчину, которого не могла до конца заполучить, и, похоже, ее жизнь служила отличным подверждением этого тезиса. Но сейчас Ворон сидел прямо напротив и говорил, что может быть с ней. Нет, тогда же получается, что она не должна его хотеть, ведь так? И если она согласится, будет ли это правильно?