Во дает! — прыснула со смеху Люся, наблюдая за Марком из распахнутого окна кухни и страшно досадуя, что не может сейчас обменяться впечатлениями с матерью и поприкалываться с ней вместе: «Хороша парочка — гусь с гагарочкой!»

Бабушка оказалась самой принципиальной. Напекла пирогов с капустой — в такой малости она не могла отказать любимой внучке, — попила сладенького чайку с теплым пирожком и, развязав фартук, уперлась ладонями в колени:

— Ну, пошла я. Пойду посплю, повяжу, тиливизир у себе посмотрю.

— Здрасьте, приехали! Ты что, не сядешь со всеми за стол?

— Как хошь, Люсинк, не желаю я с твоим цыганом знаться. Вот тебе и весь мой сказ.

— Можно подумать, я желаю! — вспылила Люся, с утра вся на нервах, злющая, как мегера. — Будь моя воля, я бы его и на порог не пустила! Это все твоя дорогая Лялечка!

В самом деле, сколько раз она умоляла Ляльку не звонить Марку, не встречаться, не приглашать его в дом, но та, зацикленная исключительно на своих деловых интересах — не из нежных же чувств к «дорогому папочке»? — последовательно гнула свою линию.

— Что ты дергаешься? — повторяла Лялька с нарастающим раздражением. — В конце концов, наши с отцом отношения тебя абсолютно не касаются.

Не касаются! Как же. И месяца не прошло, а он уже тут как тут. Явился не запылился. И этот его визит точно не последний: папочка с дочкой друг от друга в полном восторге. Ежу понятно, что Лялькины ласковые улыбочки и чмоканье отца в загорелую холеную щеку — всего лишь тонкая французская игра. Когда ей что-нибудь нужно, она умеет быть милашкой. МХАТ отдыхает! Но Марку-то что здесь надо? Вряд ли он так же заинтересован в Ляльке, как она в нем. Красивых молодых актрис сейчас пруд пруди, выбирай любую.

С другой стороны, Лялька — тоже далеко не последний человек. Так что всегда жадно стремившийся к успеху, славе, популярности Марк мог делать ставку на то, что вновь обретенная дочь — отличный шанс для дополнительного пиара. Вместе с ней можно лишний раз засветиться на тусовке, в глянцевом журнале или по ящику. Сегодня: знаменитая актриса Ольга Каширина с отцом — известным продюсером Марком Крыловым, завтра: знаменитый продюсер с дочерью — известной актрисой. Приемчик испытанный. Ради двойного пиара некоторые годами изображают сладкие супружеские парочки, хотя за кадром готовы вцепиться друг другу в глотку. Когда же наконец иссякнут силы разыгрывать лямур-тужур, бывшие примерные супруги, опять-таки ради пиара, начинают трясти грязным бельем так, что оторопь берет: совсем они ополоумели, что ли?

Исподтишка, краем глаза наблюдая за Марком, Люся весь вечер терялась в догадках, пытаясь понять мотивацию его поведения, однако к окончательному выводу так и не пришла. Ушлый хитрюга Марк нацепил на себя маску родственника, который после долгой разлуки безмерно счастлив очутиться среди близких людей. Вроде ему страшно интересно все-все-все, что произошло за время его вынужденного отсутствия. Трижды посетовал на то, что лишен удовольствия видеть дорогую Анну Григорьевну из-за ее высокого (как ему насвистела Лялька) давления. Расточал комплименты во все стороны, особенно в Люсину, что, естественно, было очень приятно, поскольку резко повышало ее рейтинг у Кашириных. Вот она, дура, и дрогнула: изменив первоначальному плану держаться абсолютно индифферентно: подай, прими и хватит с вас, — за чаем под луной немножко потрепалась с Марком на отвлеченные темы.

— А ты все такая же очаровательная, Лю! — коснувшись ее руки, вдруг шепнул он. — Недаром я когда-то потерял из-за тебя голову!

— Кончай заливать, Марк! — рассмеялась она.

— Напрасно ты иронизируешь, — прикинулся он обиженным, поднялся и вскоре откланялся.

Дочь-артистка (да еще какая!), насупленный Ростислав, под бдительным оком жены недобравший сегодня градус, и ковыляющая Зинаида — вредительница, своими каблучищами, как буренка копытами, перепахавшая весь газон, — отправились провожать Марка до его «лексуса», припаркованного на улице, у ворот. Люся проводила дорогого гостя только взглядом: Господи, неужели этот здоровенный дядька с четко обрисовавшимся после обильного застолья круглым пузцом и есть тот самый небесноглазый, стремительный мальчик, в котором когда-то заключался весь смысл ее жизни?

Загрузив посудомойку, она наспех протерла пол и удалилась к себе наверх, чтобы обмозговать кое-какие впечатления, сверить их с содержимым тайной папки и еще раз убедиться, что потеря головы была отнюдь не обоюдной, как это пытался представить Марк…

Надо же! На черно-белых фотографиях, разложенных под настольной лампой, К. Маркс в молодые годы выглядел не таким уж и неотразимым, каким сохранился в памяти. А все потому, что чересчур модничал — расклешенные джинсы, приталенная рубашка, грива волос и черные баки, что твой Пушкин. Одним словом — герой тридцатилетней давности.

Светловолосая девочка в простеньком сарафане, снятая возле белого каменного домика, смотрелась куда современнее… Кстати, классный был домик — обставленный на латышский, европейский манер, чистый, со всеми удобствами. А главное — пустой, без хозяев. Хозяин, Янис, вроде приятель Марка с Рижской киностудии, отправлялся всей семьей на съемки в теплый Крым и разрешил Марку на две недели воспользоваться своим бунгало в Майори, на берегу зверски холодного в тот год моря…

А вот та же юная девочка, в том же самом коротком сарафанчике, надутом парусом, кокетливо улыбается среди песчаных дюн. Куколка успела настолько исхудать в объятиях неутомимого возлюбленного, что, кажется, еще один порыв ветра, и хорошенький «освенцим» улетит. Мордочка — с кулачок. Но ужасно счастливая…

Видеоряд завершал снимок не в фокусе, сделанный по просьбе Марка кем-то из случайных прохожих. Единственный снимок, где они счастливы вдвоем. На площади перед Домским собором… Смешные.

Что ж, настала пора переходить к нарративу, к невесомой страничке письма, отправленного в прошлом веке из столицы Латвийской ССР…

Ах, моя Лю!

Признаюсь сразу: я тебя люблю. Иначе отчего я так томлюсь, скучаю и страдаю? Льет дождь, все пьянствуют по номерам, а я один как перст — я в номере не пью. Меж тем гастролям нет конца. Хотел рвануть к тебе. В Москву. На день-другой. Но главный режиссер взбесился, не отпустил меня. Он просто гад и старый шизофреник. Поэтому — лети ко мне! Я обещаю солнце. И Юрмалу вдвоем. Неделя без тебя, и мне хана! Клянусь, я спячу.

Прости, дальше — проза жизни. О деньгах не волнуйся. Деньги — всего лишь бренный металл. Позвони Додику. За ним должок. Я так скучаю без тебя, моя любимая, что приказываю: возьми билет на самолет. Домой к Додику не заходи. Бутерброд положил на тебя глаз. Зеленый глаз африканского крокодила. Он может съесть мою бедную Лю. Я не переживу. Договорись — у метро. Представил тебя с ним. У метро. Сердце больше не билось.

Навеки твой К. Маркс

Так что же двигало Марком, когда он писал эти строки? Действительно нежное, светлое чувство? Или страстное желание обладать? Понятно, что столь темпераментному парню требовалась подружка для занятий сексом, но ведь красавчик запросто мог уложить к себе в постель любую молодую актриску. Какие проблемы? Особенно если учесть нравы во время гастролей. Другое дело, что театральные подружки не стали бы в перерывах между любовными утехами восхищаться его умом и талантом, петь ему дифирамбы, а Марку это было необходимо. Недаром от письма веяло тоской, одиночеством, презрением к пьянствующим коллегам, с которыми он вынужден жить бок о бок в одной гостинице. Похоже, они его там здорово достали. Не раз и не два прошлись катком по больному самолюбию.