Однако усталость взяла свое, и Алексей задремал, забыв о пустоте внизу.

Утром его разбудило цоканье множества копыт и гортанные выкрики — повелительные, хотя и незлые.

Он осторожно переполз через еще дремлющего спутника — на твердой земле капитан чувствовал себя как-то увереннее.

— Ой, беда! — бросил выскочивший из утреннего тумана хозяин. — Сохский цан явился дань требовать! Ох, только в следующую луну ждали!

Из-за спины охотника показался всадник.

— Это кто? — ткнул он плетью в Костюка.

— Это… гость, — невпопад ответил кланяющийся охотник.

Воин рассматривал Алексея долго и внимательно.

— Гость, говоришь? Хорошо… пусть будет нашим гостем…

Он до цели доберется,

По своей пройдет стезе,

Он дотронется до солнца,

Сокрушит преграды все.

М. Пушкина

Октябрьск. Махаловка, она же Четвертый квартал

— Ну стало быть, товарищ Серегин, тут и обмоем твои звездочки! — бросил невысокий горбоносый капитан-чеченец с петлицами артиллериста, отодвигая ветхую парчовую занавеску. — Здесь как раз стол подходящий.

Следом за ним ввалились остальные — люди в стандартной пятнистой форме, ставшей уже привычной в здешнем мире. Лишь разноцветные петлицы с эмблемами указывали на род войск: военврач, двое общевойсковиков, танкист.

Заведения эти с некоторых пор в изобилии появились у стен бывшего проклятого города — ныне столицы территории в три с лишним миллиона квадратных километров.

Кое-как подновленные стены и навешанные двери, а то и войлочный или кожаный занавес, подлатанный очаг или сложенная во внутреннем дворике каменка, стойка или три-четыре столика из горбыля — для пришельцев (местные давно обходятся принесенной с собой кошмой или без затей устраиваются на полу).

Нехитрая закуска вроде похлебки из бараньих голов или провяленной сухими степными ветрами конской колбасы и много хмельных напитков — эля, молочной араки, кумыса или вина.

Кто-то из военных переводчиков по своей образованности дал таким заведениям прозвище — «кантина», и оно прижилось, хотя официальным так и не стало.

Говорили, что комендант Капустин собрался было издать приказ о строгом запрещении солдатам и офицерам посещать подобные места, но поскольку было неизвестно, как их назвать, то приказ так и остался ненаписанным: уставная прямолинейность капитулировала перед филологией.

Но и без солдат хватало там гостей, и гости эти говорили на десятке наречий. Ибо так получилось, что прежде мертвый город быстро и незаметно стал солидным перекрестком караванных путей. Хотя пути эти были и не самые короткие, тем не менее многие купцы и караванщики предпочитали спрямить путь на несколько сот верст, но при этом не страшиться нападения разбойников, поддержанных магами-изгоями. Ибо всех лихих людей пришельцы разогнали аж на расстоянии трех переходов от границ бывших земель поклонников Шеонакаллу.

Приходили сюда и степняки — обменяться товаром да выпросить подарков у пришельцев. А раз пришли, почему бы не поторговать с купчинами иноземными? Не продать им отличную сталь, какой чужинцы одаривают своих союзников, или еще какие редкости, например чудесные амулеты, указывающие время (такие сильные, но глупые гости отдают всего за три-четыре ночи с жаркой степной девой).

Может быть, с точки зрения безопасности следовало бы уговорить кочевников собираться где-нибудь в другом месте и запретить караванам ходить через Октябрьск или хотя бы брать пошлину с них. Но запрещать не хотелось, поскольку все директивы предписывали поддерживать с аборигенами максимально дружественные отношения, а что до взимания пошлины, то решительно непонятно было, кому этим заниматься?

Мельвийцы было предложили взять это дело на откуп, но административный отдел штаба не согласился, дальновидно предположив, что деловитые вассалы обдерут торговый люд как липку, а виноватыми окажутся земляне.

Официально бывшее предместье именовалось Четвертым кварталом, хотя мало кто, включая и аборигенов, иначе как Махаловкой его не именовал. Откуда пошло название, было непонятно. То ли от сочетания извечного названия таких гнилых слободок — Нахаловка, известного нынешнему поколению, слава богу, лишь из книг, с названием видного хулиганского московского района — Малаховки. То ли причиной стали выставленные номадами в большом количестве шесты с длинными лентами и пучками конского волоса, которыми день-деньской размахивал прилетающий с гор ветер.

Но так или иначе, название это прижилось.

Первыми жителями Махаловки стали именно степняки, по разным делам зачастившие в Октябрьск. Не то чтобы их не пускали внутрь, упаси Боже, просто обычай запрещал вольным пастухам пребывать за стенами дольше одного дня и одной ночи.

Затем потянулись купцы. А как же купцу и прочему проезжему люду без постоялого двора да корчмы при нем?

Благо старых ничейных домов было в избытке — занимай любой и обустраивайся.

Очень быстро непонятно откуда (и в самом деле непонятно) заброшенные сады и виноградники в окрестностях заселили земледельцы, и на возникшем тут же базарчике появились вино, изюм, а также мутный крепкий фруктовый самогон. (Насчет того, кто налаживал самогонные аппараты, у особистов подозрения были самые недвусмысленные, но, само собой, концов было не найти.)

Одним словом, в Махаловке возникла своя не очень понятная жизнь, глядя на которую отцам-командирам оставалось лишь пожимать плечами да еще выражаться непечатно и недвусмысленно, что надо бы весь этот бардак снести машинами разграждения.

Но даже они не могли втайне не признать пользы, которую приносил гарнизону этот оазис аргуэрлайлских нравов. Ибо развлечений в Октябрьске особых не водилось, а человеку ведь нужно когда-никогда и отдохнуть. Тем более человеку, живущему и несущему службу далеко, очень далеко от родины.

Библиотек в частях, идущих в поход, ясное дело, с собой не захватили, все притащенные с собой книги были давно прочитаны не по одному разу, до полного залохмачивания, и обменяны. Редкие журналы с той стороны зачитывались тоже в самом прямом смысле до дыр и полной неразборчивости. Фильмы прежде всего отправлялись в гарнизоны, а те упорно, всеми правдами и неправдами старались их не возвращать.

Ни концертов заезжих артистов, какими балуют на Большой земле даже самые дальние гарнизоны, ни последнего утешения — телевизора. Даже радиопередачи никак не могли наладить. Так что единственным видом развлечения являлись, по большому счету, лекции «пропагандонов» о международной ситуации и сводки новостей, зачитываемые в казармах по субботам.

Не зря обитатели Октябрьска уже ехидно шутили, что ясно почему отсюда ушли люди: от невыносимой скуки. Да и демоны, если вдруг явятся сюда, как предсказано древними, тоже вряд ли задержатся — просто передохнут от тоски.