Я был на заседании актива. Когда Покровский закончил доклад и актив перешел к очередным делам, мне пришлось уйти. Надо было возвращаться в Кремль, сегодня же решить ряд срочных вопросов.

Когда я вышел из здания МК, уже стемнело, наступил вечер. Разыскав в темноте свою машину (уличные фонари не горели, переулок освещался слабым светом, падавшим из окон близлежащих домов), стоявшую невдалеке, я уселся на переднее сиденье. Шофер вылез и принялся ожесточенно крутить заводную рукоятку. Машина, открытый «Паккард», как назло, не заводилась.

Я собрался было выйти из машины и помочь шоферу, как вдруг блеснула ослепительная вспышка и вечернюю тишину рванул оглушительный грохот. Из окон соседних домов с дребезгом посыпались стекла.

Ничего еще не соображая, не поняв еще толком, что произошло, я рывком махнул через дверцу машины и кинулся к зданию МК, откуда вышел всего несколько минут назад, где остались мои товарищи, мои боевые друзья, актив московской партийной организации большевиков…

Ни в одном из окон Московского комитета РКП(б) свет не горел. Да и были ли окна, был ли дом?.. В сгустившемся внезапно мраке передо мной высилась страшная, изуродованная стена, зиявшая пустыми глазницами выбитых окон. На голову, на плечи оседало густое облако кирпичной пыли, трудно было дышать, под ногами хрустело стекло. Из глубины дома неслись приглушенные стоны, крики о помощи, чьи-то рыдания…

Я попытался проникнуть в здание – тщетно. Вход засыпало, ничего в темноте нельзя было разобрать. Тогда я бросился к машине. Шофер, дрожа, сидел за рулем. Мотор работал. Когда он его завел, ума не приложу. Я велел ему мчаться в Моссовет – ведь рядом! – позвонить в ЧК Дзержинскому, в Кремль, вызвать пожарных и скорее возвращаться назад, а сам побежал в ближайший дом в надежде раздобыть хоть какую-нибудь лампу.

Между тем безлюдный до того переулок ожил. Со всех сторон раздавались голоса, неистово хлопали двери соседних домов, по тротуарам, по мостовой к месту катастрофы бежали десятки людей.

Я торопился, медлить было нельзя. Кто знает, не скрываются ли в густевшей толпе преступники, совершившие злодеяние, не готовят ли они новый удар, стремясь добить тех, кто чудом уцелел в полуразрушенном здании Московского комитета?

Ворвавшись в первую попавшуюся квартиру, я крикнул:

– Лампу, скорее давайте лампу!

Какая-то старушка, открывшая мне дверь, на мгновение застыла от ужаса, затем спохватилась, поспешно засеменила в одну из комнат и через минуту вернулась, неся керосиновую лампу. Я тут же ее зажег и выскочил на улицу.

Расталкивая встречных, я подбежал к зданию МК. Вновь сунулся к дверному тамбуру, быстро прошел вдоль стены. Нет, света моей лампы было недостаточно, пробраться внутрь здания не было возможности. А оттуда все неслись и неслись стоны и крики, и я ничем, ровно ничем не мог помочь.

К, счастью, в этот момент в конце переулка замаячили фары стремительно мчавшейся машины, второй, третьей… Оглушительно рявкнул сигнал, заскрежетали тормоза. Из первой машины выскочил председатель МЧК Манцев, за ним еще люди, еще. Со стороны Тверской раздался топот множества бегущих людей. К месту катастрофы мчались бегом, прямо с заседания, члены пленума Московского Совета, все в полном составе.

Замелькали огни карманных фонариков. Как на штурм, кидались к дому, карабкались друг другу на плечи, лезли в окна члены Моссовета, чекисты, добровольцы. Большая группа рассыпалась по переулку в цепь, оттесняя любопытных, охватывая кольцом дом, квартал.

Вдалеке пронзительно взвыли сирены. Все ближе, ближе, и вот уже несутся по переулку огромные пожарные машины. Десятки пожарников, с ярко пылающими факелами в руках с ходу устремляются в развалины.

Закипела бешеная работа. Чекисты, пожарники разбирали обрушившиеся балки, стены, извлекая из-под обломков жертвы ужасного преступления. Одних несут на руках, другим помогают идти, третьи, освободившись из-под развалин, идут сами. Их много, очень много. Ведь на активе присутствовало свыше ста человек, лучшие из московских большевиков.

Вот, тяжело опираясь о плечо рослого пожарника, прихрамывая, шагает Михаил Степанович Ольминский.

Под руки ведут раненого Мясникова. Бодрится и пытается вмешаться в общую работу легко раненный Емельян Ярославский… Живы, живы товарищи, целы! А где же Загорский, где Владимир Михайлович? Его нет. Нет среди живых, нет среди мертвых. Нашли Загорского только некоторое время спустя, а на следующий день выяснились подробности гибели секретаря Московского комитета партии большевиков Владимира Михайловича Загорского.

* * *

…Александр Федорович Мясников, председательствовавший на собрании, только что предоставил слово очередному оратору, как в окне, выходившем в небольшой сад, с треском лопнуло стекло и в гущу собравшихся грохнулась, шипя и дымя, большая бомба. Все на мгновение оцепенели, затем шарахнулись к двери, давя и толкая друг друга. Моментально образовалась пробка.

В этот момент прозвучал спокойный, решительный голос Загорского:

– Спокойно, товарищи, спокойно. Ничего особенного не случилось. Сейчас мы выясним, в чем дело…

Загорский стремительно встал, вышел из-за стола президиума и уверенно, твердыми шагами направился к дымящемуся чудовищу. При звуках его голоса суета и давка прекратились, восстановился порядок. Многие успели выйти в дверь, другие отодвинулись подальше, а он шел в мертвой тишине, решительный и неустрашимый, прямо на бомбу.

Все это заняло считанные секунды. Загорского отделяло от бомбы пять шагов, три, два… Он протянул руку, стремясь вышвырнуть за окно шипящую смерть, уберечь товарищей от страшной гибели, и тут грохнул взрыв…

Почти никто из находившихся в президиуме не пострадал, ведь стол президиума стоял в отдалении от места падения бомбы, а Загорский… Труп Загорского опознали лишь через несколько часов после взрыва. Он был изуродован больше, чем какой-либо другой.

Владимир Михайлович Загорский был на редкость обаятельным, мужественным человеком, закаленным революционером, большевиком. Он был совсем молод, ему едва исполнилось 36 лет, из них восемнадцать он отдал партии, вступив в ее ряды еще в 1901 году. За плечами у него были тюрьмы, ссылки, каторга, годы вынужденной эмиграции после одного из удачных побегов…

Загорский приехал в Москву в 1918 году и вскоре был избран секретарем МК. Я его чаще всего встречал у Якова Михайловича, с которым Загорский был очень дружен еще с давних времен, с мальчишеских лет.

…Я и не заметил в горячке, когда приехал Феликс Эдмундович, всего вернее одним из первых, когда я вместе с другими разгребал развалины. Мы извлекли из-под обломков девять трупов, еще трое вскоре умерли от ран. Двенадцать человек было убито, погибло двенадцать большевиков: Загорский, Игнатова, Сафонов, Титов, Волкова… Пятьдесят пять человек было ранено, многие – серьезно.

Сразу по прибытии на место Феликс Эдмундович возглавил работы по спасению жертв катастрофы и одновременно начал расследование обстоятельств злодейского преступления. В сопровождении группы чекистов он тщательно обследовал садик, прилегавший к зданию МК со стороны Большого Чернышевского переулка, осмотрел все вокруг. Постепенно восстанавливалась вся картина.