– Я прав всегда, – перебил Кароль. – Рассказывай. А там посмотрим, будет ли от чего опоминаться!

Идали перевел взгляд на него, невесело усмехнулся.

– Ну, – сказал, – тебе-то точно не от чего. Кто-кто, а ты поймешь его лучше всех.

Кароль тоже усмехнулся.

– Кажется, уже понял… Игрок?

– Игрок, – кивнул Идали. – Шахматист. Кукольник…

Он понурился и на протяжении всего остального своего рассказа глаз больше не поднимал.

– Это я знал о нем всегда, еще ребенком, поскольку он, конечно, сразу начал посвящать меня в правила игры. Учил обнаруживать так называемое дьявольское семя, имеющееся в каждом человеке, распознавать пороки и слабости. А потом – конструировать обстоятельства и ситуации, дающие возможность этому семени прорасти. Искушать, постепенно превращая скрытую, дремлющую в человеке мерзость в явную и действующую. Делать из него служителя Тьмы – отнюдь не называя вещей своими именами и не подписывая никаких договоров. Получать душу практически бесплатно… Ведь официальные договоры заключаются на самом деле с редкими людьми. С теми, кто способен послужить ему не по мелочи.

Но чего я до последнего времени не знал – или попросту не хотел знать! – так это того, что и с такими людьми, заложившими душу вполне сознательно, Феррус продолжает свою игру.

Он испытывает их снова и снова. Проверяет на верность злу. Подстраивает ситуации, подсовывает людей, которые могут заставить их нарушить или даже расторгнуть договор…

В качестве такого испытания, конечно, он и устроил мне встречу с Клементиной. Другого объяснения нет. Ведь в результате я начал буквально разрываться между Светом и Тьмой… но все же умудрился продержаться тринадцать лет – пока не понял, что моя жена умирает. И все эти годы он терпеливо ждал, откажусь я, в конце концов, от служения ему или же позволю Клементине угаснуть. Желательней для него, разумеется, было бы последнее. Ведь она – дитя Света, и, погубив ее, я позволил бы Тьме окончательно восторжествовать над тем божественным, что еще осталось в моей душе, растоптать его…

После чего на самом деле я стал бы Феррусу не нужен. Вернее сказать, неинтересен.

Даже странно, как я не понимал этого раньше – он ведь говорил мне, и не раз, что ему интересны душевные метания человека, а вовсе не его окончательный и не подлежащий пересмотру выбор… Законченный подлец или святой подвижник – уже не игралище страстей. Для демона они – отработанный материал.

Ибо суть его «работы» – игра на слабостях, перетягивание каната.

По-настоящему верный слуга – свой в доску, с ним больше не поиграешь…

И если бы в моем лице ему был нужен только верный слуга, то Клементины в моей жизни, разумеется, не было бы. Никогда. Мы даже и не знали бы о существовании друг друга.

Отняв ее сейчас, он не наказать меня решил, не проучить – это всего лишь продолжение его игры со мной. Очередной ход в партии, ответ на который ему прекрасно известен. Не вернуться я не могу, даже зная, что теряю свою жену в любом случае… я должен, по меньшей мере, отправить ее туда, где он до нее уже не дотянется.

А потом он сделает следующий ход. Какой – предугадать я не в силах. Знаю только, что в покое он меня не оставит. Поэтому…

Идали умолк, не договорив.

Но Катти поняла, что он имел в виду, и сердце у нее похолодело.

Все остальные тоже, должно быть, поняли.

Поскольку вопроса «что – поэтому?» никто не задал…

* * *

Притихли все.

И заполнять эту тяжелую паузу какими-то ничего не значащими словами не хотелось, вопреки обыкновению, даже капитану Хиббиту.

Хотя в другое время он обязательно что-нибудь да выдал бы, язвительное или просто шутливое, – с целью или подбодрить остальных, показав, что лично он унывать не собирается, сколь бы тухлым дело ни выглядело, или просто разрядить обстановку. Как про адмирала Ушакова сказал, опережая возможный взрыв Идали… несмотря на то, что сам, по правде говоря, при виде Катти Таум, неожиданно вышедшей из леса, испытал вдруг странное облегчение.

Словно эта маленькая хрупкая женщина из захолустного городка в чужом далеком мире могла каким-то чудесным образом снять тяжесть, лежавшую сейчас на его плечах, разделить ее с ним, помочь решить неразрешимое… Дурацкая мысль! Ничего подобного она не могла, конечно, какой бы умницей ни была, и облегчение тут же и прошло.

Но не забылось – в конце концов, пускай он сам когда-то сдернул эту женщину с насиженного места, но дальше-то ее вела ее собственная судьба!

И завела, надо отметить, достаточно далеко, чтобы заподозрить наличие у вышних сил некоего потаенного замысла…

Впрочем, унывать капитан в любом случае не собирался. Как всегда. Тем более что рассказ старшего брата его особо не удивил и не обескуражил – примерно что-то в этом роде он и ждал услышать, прекрасно помня собственное столкновение с Феррусом, в результате коего поседел в двадцать восемь лет, и не забыв также всего того, что удалось разузнать о нем впоследствии.

Правда, повода для оптимизма – в виде хоть какой-нибудь зацепки – Кароль тоже пока не видел. Увы.

Можно было бы, наверное, указать демону на неправомочность его действий… умница Катти своими расспросами навела-таки на единственный, и немаловажный, спорный пункт – отсутствие настоящего договора между ним и юным Идали. Да мешало отсутствие суда, который принял бы к рассмотрению этот иск, как заметил умница Юргенс…

С самим же демоном спорить на сей счет смысла не имело. И не той он иерархии был, чтобы хотя бы пробовать чего-то добиться от него при помощи магических заклинаний.

И дело, честно говоря, выглядело таким тухлым… что казалось даже, будто Идали прав. Вариантов нет. Вызволить Клементину можно, только позволив брату подписать новый договор. Проследив в четыре – нет, лучше в восемь глаз, считая еще аркановы и кошачьи, – чтобы на этот раз ни к одному пункту было не подкопаться.

Ну и конечно… оставалась еще слабая надежда на ум и сообразительность.

Вдруг и без няниных молитв придет в последний миг спасительная идея?…

Капитан тихонько вздохнул.

Говорить не хотелось на самом деле потому, что не хотелось никого подбадривать, даже и себя. Восемь глаз – вместо четырнадцати – он насчитал, поскольку можно было, кажется, надеяться, что трое новоприбывших все-таки образумятся и уйдут. Девчонки сидели хмурые, задумчивые, смотрели в землю. И у Юргенса вытянулось лицо, перестал наконец корчить из себя бесшабашного пофигиста. Вот и хорошо, и незачем их удерживать!..

Тут Катти подняла голову.

Посмотрела на него, потом на Идали, который сидел с закрытыми глазами и больше походил на тень, чем на человека. Мертвенная бледность, ввалившиеся щеки…

– Я иду с вами, – сказала она спокойно. – И, пожалуйста, не отговаривайте меня.