пытаемся представить себе людей будущего, их духовный склад, нам следует обратиться прежде всего к великому примеру революционеров-ленинцев, чей жизненный подвиг приблизил нас к временам коммунизма.

Страстно любил жизнь, горячее солнце, высокое синее небо, просторную землю, веселых людей.

А сам еще в юности избрал путь, грозивший страданиями и невзгодами.

Больше всего на свете ценил свободу и независимость.

А сам с восемнадцати лет томился в царских тюрьмах и в ссылках, подвергался преследованиям, побоям, издевательствам, подолгу видел небо только сквозь тюремную решетку. Но, вырвавшись на волю, упорно продолжал дело, за которое грозили ему новые тюрьмы, суды, ссылки.

Был нежно привязан к матери и отцу, но еще мальчиком твердо отстаивал свое право избрать жизненный путь. Покой и благополучие семьи принес в жертву революционному делу. Ради сыновнего чувства ни разу не отвернулся от опасности, навлекавшей на него гонения царских чиновников и жандармов.

Его мать говорила с тревогой:

— Валериан опять в борьбе... Когда же это кончится? Когда успокоится его мятежная душа? Как он любит все живое, а сам ушел от жизни!

Иной из интеллигентов старого склада сказал бы:

— Самоотречение.

Как будто правильно. С первых лет сознательной жизни человек отрекся от личного счастья, стал подвижником, страстотерпцем, мучеником. Разве не так?

Нет, не так. Самоотречение — неправильное, жалкое слово для определения жизненного пути Валериана Куйбышева. Он отрекся бы от самого себя, если бы хоть на одно мгновение оказался в стороне от схватки. Все его чувства и помыслы так естественно и полно сливались с революционным делом, что жить для него значило — сражаться.

Личное счастье? Он никогда от него не отказывался. Счастьем для него было участие в борьбе против царя, помещиков и капиталистов, против злобы и грязи старого мира. Счастьем своим он считал принадлежность к партии большевиков. Что значил для него кажущийся, обманчивый покой многих российских интеллигентов? Не камеру с железной решеткой считал Куйбышев самой страшной тюрьмой, а позорное состояние, при котором человек запирает на замок свою вольную мысль, стремление к правде.

Человек мира сего, он умел быть жизнерадостным и веселым, умел заразительно смеяться, во весь голос пел любимые песни, писал стихи, обожал детей, был влюблен во все молодое, сильное, яркое, смелое. Потому и стал революционером-большевиком, что горячая кровь текла в его жилах, смелая мысль жила в сознании. Он верил, он знал, что молодость мира победит, не может не победить. Во всем своем богатстве натура его раскрывалась в те минуты, когда он бывал в среде своих единомышленников, в кругу рабочих, революционно настроенных студентов, — пусть в тюрьме, пусть на этапе, он был весел и бодр, первым затягивал песню, поддерживал уставших, возвращал силы отчаявшимся. Он жил в самом полном и высоком значении этого слова. Разве это самоотречение, разве это отказ от личного счастья? Нет, вопрос о личном счастье Валериан Куйбышев еще смолоду рассматривал так, как рассматривают его коммунисты. Бороться и побеждать!

Тюрьмы и ссылки бессильны были задушить в нем радостное ощущение жизни.

Романтик по натуре, Куйбышев писал стихи за тюремной решеткой. Через несколько лет они возвращались к нему в песнях революционных рабочих. Сестра Куйбышева, Елена Владимировна, пишет в своих воспоминаниях, как однажды на пути в Сибирь Куйбышев прервал печальную песню, которую вполголоса пели его спутники.

— Почему поют скучные песни? — спросил однажды Валериан своего соседа. — Гораздо легче идти под веселые, бодрые песни.

И вдруг:

Гей, друзья! Вновь жизнь вскипает,

Слышны всплески здесь и там,

Буря, буря наступает,

С нею радость мчится к нам.

Эту песню запел юноша, идущий сзади Валериана. Валериан обернулся, удивленно и ласково посмотрел на поющего:

— Откуда ты знаешь это стихотворение?

— Его знает вся молодежь нашей организации. Я переложил слова на музыку, и мы пели эту песню на каждом собрании...

«Гей, друзья! Вновь жизнь вскипает...» Это стихи Валериана Куйбышева, он писал их когда-то по дороге в Нарым.

Да, в самых тяжких испытаниях Валериан Куйбышев стремился быть веселым и бодрым. Великой опорой было для него сознание своей правоты. Он жил так, как подсказывали ему сердце и разум, иначе жить он просто не мог. Ради революционного дела он жертвовал сем, но сама готовность к жертвам только обогащала его натуру.

«Когда уважаешь себя и сознаешь правду своего пути, то всякое горе лишь согнет, но не сломит, а сознание правды опять выпрямит, и опять смело и гордо смотришь вперед!» Вот закон его жизни. Ему он следовал всегда и с отвращением отшатывался от всякого проявления оппортунизма, ненавидел болтунов, прикрывающих красивыми словами свое бессилие и глубоко запрятанную ложь, и потому явные и замаскированные враги партии всегда остро ненавидели этого человека.

По складу своей натуры Куйбышев был отважным бойцом.

Даже в нарымской ссылке, где неволя, казалось бы, могла ослабить политические разногласия среди живших вместе людей, Куйбышев гневно разоблачал происки меньшевиков, был всегда начеку, всегда настороже. Он говорил тогда: «Нельзя доверять работу в библиотеке меньшевикам, они могут запастись вредной литературой, вести агитацию и мешать нам». Эту высокую принципиальность бойца он сохранил до конца своих дней, открыто и смело выступал против врагов революции, с какой бы злобой и бешенством ни сопротивлялись они.

Таким был Куйбышев и другим быть не мог. Еще в детстве ненавидел трусов. Сознательно воспитывал в себе волю, смелость, презрение к опасностям и лишениям. Приучал себя спать на голых досках. Как будто знал, что юность ему предстоит провести в царских тюрьмах. Обливался ледяной водой. Как будто закалял себя для будущей ссылки в Сибирь.

Двенадцатилетним мальчиком Валериан распространял революционные листовки среди солдат. В кадетском корпусе он написал протест против расстрела петербургских рабочих в январе 1905 года, пытался собрать под ним подписи. Но одноклассники подвергли его бойкоту. Валериан остался один, но не сдался, послал протест в Петербург со своей единственной подписью.

Вопреки желанию родителей, которые хотели, чтоб и сын стал офицером, он по окончании кадетского корпуса поступил в военно-медицинскую академию и целиком отдался революционной работе.

Он жил лишь интересами партии. Ни просьбы матери, измученной бесконечными скитаниями Валериана по царским тюрьмам, ни угрозы царских судов и жандармов, ни страх смерти, ни опасности, подстерегавшие революционера на каждом шагу,