Этот неизбежный недостаток, напротив, представляет собой коммерческую возможность для торговых партнеров. Кроме того, в Японии глубоко укоренилось с древних времен сознание того, что изобилие и процветание в сельском хозяйстве являются основополагающими аспектами национальной безопасности.

В начале XX века, опираясь на традиционное сознание «но-хон-шуги» и такие политические обстоятельства, как военная мобилизация, в Японии постепенно возникли высокорегулируемые субнациональные институты, поддерживающие как отечественное сельское хозяйство, так и местных дистрибьюторов продовольствия. После консолидации консервативного правления в 1949 году, на фоне сельскохозяйственной депрессии, предшествовавшей Корейской войне, эти институты были объединены во все более последовательный и рутинизированный круг компенсаций, связывающий производителей, дистрибьюторов, бюрократов и политиков. Государственные субсидии на сельское хозяйство были резко увеличены, но-киё получали всё большие стратегические функции в распределении удобрений и кредитов на выгодных для фермеров условиях, а их общая высокорегулируемая структура была укреплена для более тесного согласования с общенациональными консервативными политическими интересами. Все эти события, усиленные сетями личной взаимозависимости амакудари, надежно изолировали Японию от давления глобального рынка, которое должно было возникнуть в 1970-х годах и далее; они также создали упорядоченный внутренний баланс между спросом и предложением.

В начале XX века из низов городской Японии развился подобный но-киё, левоориентированный круг компенсаторов сельскохозяйственной продукции и продуктов питания, приняв форму кооперативов сэйкё, распределяющих товары первой необходимости. Сэйкё обрели некоторую государственную легитимность в прогрессивные годы Катаяма-Ашида (1947–1948 гг.), став членами MHW, Министерства здравоохранения, труда и благосостояния. Однако им не удалось присоединиться к консервативному кругу компенсации в сфере продовольственной экономики после правоцентристского политического возрождения в конце 1949 года. Хотя в политическом плане сэйкё отдалились от консервативных но-киё и не были так сильно вовлечены в государственное регулирование, они разделяют пристрастную позицию своих сельских сородичей в области торговой политики. Они поддерживают отечественное сельскохозяйственное производство и скептически относятся к импорту, отдавая предпочтение соображениям здоровья и безопасности перед экономической эффективностью. Обширный консенсус левых и правых сельскохозяйственных НПО, до недавнего времени выступавших за преимущества протекционизма, стал ключевой причиной их непреходящей политической силы, даже когда доля фермерства в национальной рабочей силе и ВВП снизилась до мизерного уровня. Демография и растущая роль фермеров, работающих полный рабочий день, начали разрушать эту модель, но только медленно и лишь на периферии.

Субнациональные круги компенсации в японской продовольственной экономике способствовали к появлению трех специфических факторов, которые препятствуют глобализации Японии: (1) попытки самообеспечения рисом за счет высоких цен производителей; (2) высокие субсидии на различные товары, поглощающие большую часть бюджета МСЛХ; и (3) препятствия импорту, в основном импорту риса, при этом широко распространяющиеся на всю продовольственную экономику. Эта парохиальная политика в классическом стиле круговой компенсации интернализировала сомнительные социальные выгоды защищенной, высокозатратной продовольственной экономики среди производителей и отдельных дистрибьюторов, в то время как внешние и общие ее издержки ложатся на японских потребителей, а также на международное сообщество.

Укоренившиеся через политический процесс и средства массовой информации связи между потребителями и кругами продовольственной экономики, развивавшиеся на протяжении многих десятилетий, усилили всепроникающее национальное чувство уязвимости в отношении продовольственной безопасности. Японские потребители парадоксальным образом приняли многие протекционистские параметры своей продовольственной экономики, даже когда эти параметры противоречили более разнообразным экономическим интересам потребителей. Таким образом, круги компенсации в сельском хозяйстве, подкрепляемые узкоспециализированным регулированием и сложными законодательными процессами, очевидно, препятствуют открытию Японии для остального мира, но при этом продолжают тормозить и внутренние изменения.

Глава 7

Энергетика

На протяжении более чем ста лет быстрого роста экономики энергетическая безопасность была и остается одной из наиболее стратегически важных проблем и неотступных, навязчивых идей современной Японии [Calder 2008]. Нехватка энергии вынудила эту страну углубить зачастую нежелательную экономическую зависимость от остального мира, в своем контроле над которым она была явно ограничена. На протяжении всей своей современной истории Япония, которая считает структурные изменения болезненными, глобализацию — сложной, а самодостаточность — привлекательной, искала приемлемые для себя формулы обеспечения необходимой ей энергией без серьезного нарушения традиционных процессов принятия решений и распределения ресурсов. Как и во многих других секторах, она искала автаркические решения, чтобы защитить себя от непостоянства и неопределенности окружающего мира.

Япония отнюдь не лишена внутренних энергетических запасов. Еще в 1890 году она была крупным экспортером угля, поставляемого в основном в Шанхай, Гонконг и Сингапур для заправки пароходов, курсирующих по западной части Тихого океана. Однако к началу XX века ненасытные потребности, вызванные ускорением экономического роста, превысили имеющиеся в Японии запасы, породив хроническую уязвимость, которая в конечном итоге привела в 1941 году страну к войне [Yergin 1991: 305–327].

После десятилетнего перерыва, вызванного ожесточенным тихоокеанским конфликтом и его последствиями, взрывной экономический рост Японии возобновился с началом Корейской войны и расширением морских закупок для поддержки сил ООН, что вновь углубило проблемную ситуацию с энергетической безопасностью. Решение, несмотря на горький опыт Хиросимы и Нагасаки, было принято в пользу ядерной энергетики. В настоящей главе повествуется об этом политически загадочном, но экономически рациональном шаге, который оказался судьбоносно важным для японской энергетической экономики, профиля роста Японии и ее отношения к процессу глобализации.

Новый послевоенный этап: Deus Ex Machina

С начала XX века современная Япония страдала от хронической энергетической нестабильности, и до 1945 года часто прибегала к дестабилизирующим регион военно-политическим действиям, чтобы эту нестабильность устранить. Неожиданное спасение пришло вскоре после Корейской войны, первоначально в форме «мирного атома». В знаменательной речи, произнесенной в декабре 1953 года в Организации Объединенных Наций вскоре после перемирия в Корейской войне, Дуайт Д. Эйзенхауэр пообещал «распространить преимущества мирной атомной энергии как внутри страны, так и за рубежом»[163]. Неудивительно, что Япония — учитывая ее энергетическую незащищенность и то, что она стала единственной жертвой военного применения атомной энергии, — оказалась приоритетным потенциальным потребителем.

Японское общественное мнение, помня о Хиросиме и Нагасаки, поначалу было настроено весьма скептически. Отвращение к ядерной энергетике усилилось после того, как в конце апреля 1952 года, после окончания действия цензуры американских оккупационных войск, появилась масса откровенных, не подвергавшихся редактированию сообщений о бомбардировках 1945 года. Это изначальное неприятие ядерной энергетики еще больше усилилось в марте 1954 года, когда радиоактивные осадки от испытаний водородной бомбы США на Маршалловых островах настигли 23 японских рыбаков на борту судна «Фукуру-Мару» («Счастливый дракон № 5»), которое находилось в восьмидесяти пяти милях от места взрыва и за пределами установленной опасной зоны [Kuznick 2011]. К 1955 году петиции против водородных бомб подписали 32 млн человек, или одна треть всего населения Японии [Там же].

Тем не менее Соединенные Штаты были намерены