И я договорил:

— Лечат даже онкологию.

— Блядь, — выплюнул сын, шагнул назад и спиной в стену уперся, поморщился от боли, и выругался еще раз: — Пиздец… су-у-ука…

— Глеб, здесь Лика! — одернул я его.

Дочка обычно на мат реагирует — носик морщит, а у самой ушки на макушке, разве что в блокнот не записывает выражения. Но не сейчас. Сейчас Лика будто и не услышала выражения своего брата, дочка на меня смотрит растерянно.

Может, зря я рассказал?

— Лик, рак сейчас лечат отлично. Не все формы, конечно, но…

— Рак, — пробормотала она, перебив. — А у тебя рак чего, пап?

— Крови.

— Лейкемия, — Лика прижала сжатый кулак к губам, в глазах у нее отчаяние, — Это же смертельно!

— Не смертельно, я лечусь.

— Я сериал смотрела, там у брата главной героини был рак крови, и он умер. Умер, пап!

— Он умер, а я не умру, — отрезал. — Прогноз хороший, вылечусь, и не только внуков, но и правнуков дождусь. Я просто хотел, чтобы вы знали: если заметите моё раздражение, если вдруг резко выскажусь, если голова закружится и увидите кровь — из носа, или из ранок — не обижайтесь на меня и не пугайтесь. Болезнь мало на кого благотворно действует.

— Папа, — всхлипнула Лика, с отчаянием глядя на меня.

Дочка знает про болезни и смерть. Едва ли до конца понимает их суть, но знать — знает. Сейчас Лике страшно, и мне больно за своего ребёнка, я хотел уберечь их от этой паники. Но еще… черт, это гадко, но какой-то частью души я рад видеть эти эмоции, только потому что они не похожи на эмоции Аси.

Лика подалась вперед, села на самый край кровати, а затем вдруг встала и ко мне прижалась, обнимая, цепляясь, всхлипывая еле слышно. И дрожа.

— Маленькая моя, — погладил дочку по мягким волосам и оглянулся на Глеба, кивнул ему.

— Коллективных объятий не будет, — улыбнулся он криво.

— Ты не умрешь, ты поправишься, — Лика подняла на меня голову, она не спросила это, а отчеканила, приказала будто. — Вылечишься, и всё снова будет как раньше.

— Даже лучше, — пообещал.

— Пап, ты поэтому от нас ушёл? — Лика спросила и снова доверчиво прижалась ко мне.

Скажу, что сам ушел — совру. Скажу, что Ася узнала про болезнь и потребовала развод — подставлю жену перед детьми. Скажу, что жизнь взрослых людей сложна — буду послан.

— Я решил, что мне лучше пожить отдельно, пока лечусь. Я злым бываю, раздражительным.

— И мама отпустила?

Черт. Сказать, что по Асе мой диагноз ударил так больно, что она закрылась от меня?

— Мама же сама тебя выгнала. Это при мне было, — пробормотал Глеб растерянно, именно так как я сам себя чувствовал тем утром. — Она… она выгнала, она…

— Мама тебя выгнала? Но ты же болеешь, — возмутилась Лика.

Хоть плачь, хоть смейся, меньше всего я хотел детей против Аси настроить, мы уже и так их психикой в пинг-понг поиграли. И вот снова: у Лики эмоции более простые, монохромные, легко определимые, у Глеба — многосоставные, их целый коктейль, и вычленить самую яркую невозможно, как и понять о чем он думает.

— Мама злится на меня. Имеет право. Я здорово её обидел.

— Но ты болеешь! — ткнула меня Лика пальцем в грудь, по-детски считая, что больному человеку можно всё кроме мороженного.

— Лика, с мамой не воевать, поняла?

— Я и не собиралась, — задрала она нос. — А как ты себя чувствуешь? У тебя что-то болит?

Сейчас у меня болит примерно всё, даже то, о наличии чего я в своём организме не подозревал. Тошнит сильно, и всё время кажется что из носа кровь идёт, но провожу по ноздрям ребром ладони, и крови пока нет.

— Просто слабость, головокружение, легкая тошнота. Ничего страшного, — ответил.

— Ты скоро поправишься. Я обещаю, — Лика дважды кивнула то ли своим словам, то ли своим мыслям. — Идите, я хочу переодеться.

Мы послушно вышли из детской. Глеб придержал меня.

— Прогноз точно хороший, или тебя время отмерили?

— Хороший.

— А если серьезно?

— Глеб, это рак. Вероятность умереть есть, вероятность метастаз тоже высокая. Но и выживаемость при моей форме рака одна из самых высоких. А еще у меня есть деньги на хорошее лечение. Думаю, справлюсь.

— Понял, — бросил сын, вряд ли мой честный ответ его успокоил. — Ты поэтому на Тамилу запал?

— Я не запал на неё, — скривился раздраженно, как же достала меня эта девица!

— Решил, что можешь чего-то там не успеть, что тебе многое дозволено, и потому… с ней…

— Глеб, — обхватил сына за плечи, — я уже говорил, и повторю: с Тамилой я не был! Видел её интерес ко мне, решил посмотреть, как далеко она готова зайти. Зря. Всё уродливо получилось, но ничего у меня с ней не было.

Глеб отвел взгляд, но не вырывается, руки мои не стряхивает. Верит?

— Мама давно знает?

— О диагнозе? Недавно.

— Тогда я не понимаю ничего.

— Я тоже. Наверное, Тамилу ваша мама мне так и не простила.

Либо же Ася просто не захотела возиться с больным и нелюбимым мужем. Такое тоже бывает.

Но этого я сыну не сказал.

***

АСЯ

Дома странная атмосфера. Давящая. Я пытаюсь привнести хоть какую-то легкость, заполняю тягостную тишину разговорами, но атмосфера лишь сгущается.

— Сынок, как твоя учёба?

— Норм.

Подавила в себе желание пожурить сына за его вечные «норм» и «ок».

— А подробнее рассказать не хочешь?

— Нечего рассказывать. Лекции, семинары.

А раньше рассказывал. Никогда я не слышала от детей нейтральное «всё в норме» — они хвастались, восхищались, хвалили, ругали, жаловались, не стеснялись давать свою оценку, и со мной делились.

— Ясно, — решила не выносить сыну мозг. — А живёшь-то ты там как? Может, домой вернешься?

— Нет, — отрезал Глеб.

И это категоричное «нет» слышать было больно.

— Тогда… Глеб, может, я завтра заеду? Посмотрю чего не хватает, составлю список, куплю. Приберусь как следует, чистоту и уют наведу.

— Не надо, — буркнул сын, перевел взгляд с меня на Пашу, снова на меня и