Урок. Учитель в середине

Мудрые всепонимающие учителя – миф, навеянный очевидной склонностью мышления к стереотипам, воспринимающим античность как «золотой век». Дабы стряхнуть это наваждение, вспомним одну из эпиграмм Марциала, где автор говорит: «В них сама жизнь говорит: это я». В другой он же жалуется; «Проклятый школьный учитель, ненавистный и мальчикам и девочкам! Еще не пели петухи, а из твоей школы уже несется твое свирепое ворчанье и звуки ударов». Причем трость использовалась для легких наказаний. В серьезных случаях на зад школьника обрушивались розги или ремень. На помпей-ской фреске показано, как помощник учителя с видимым удовольствием сечет ученика под строгим взором учителя. Такое воспитание приносило свои плоды. Воспитание и образование осуществлялось лицами, коих Гревс верно называл «просветителями поневоле». В «Книге зрелищ» Марциал говорит учителю:

Реакция бедных учителей объяснима. Ну какой из раба «образованец»?! Живя подачками, достававшимися с барского стола, получая за труд мизерные деньги, учителя и не могли относиться к занятиям с вдохновением. Положение учителя средней школы («грамматики») было лучше, чем у учителя начальной школы. Они больше получали, их допускали в знатные семьи. И все-таки даже Цицерон невысоко ставил труд педагога. Многие из них имели слабую квалификацию. Профессия учителя не пользовалась популярностью. Сюда часто попадали случайные люди. Учителя находились в жесткой зависимости от хозяина и их отпрысков. Как правило, профессиональную нишу заполнили учителя-выходцы из Греции. Были достойные, гуманные и добрые учителя, подобные Филокалу («любителю прекрасного»), о котором говорит надгробная надпись эпохи Августа. Тот был ко всем благожелателен, ни в чем никому не отказывал и никого не обидел.

Свитки, дощечки и чернильница с пером

Свое участие в воспитании юношества принимали поэты, писатели, историки. К поэзии отношение римлян в целом было уважительным. В «Нравственных письмах к Луцилию» Сенека писал, что греки и римляне дают детям заучивать наизусть изречения (то, что греки называют «хриями»). Их особенно легко воспринимает детская душа, еще не способная вместить более сложное и глубокое видение и понимание жизни. Просвещенным людям стыдно «срывать цветочки изречений, опираясь, как на посох, на немногие расхожие мысли, и жить заученным на память». Они должны стоять на своих собственных ногах, а не только запоминать чужое. Философ советует «не упираться глазами в образец и не оглядываться всякий раз на учителя». Хотя, конечно, бывали и исключения.

А. Тадема. Чтение Гомера

Скажем, Катон подчеркивал, что в старые времена поэзия «была не в чести», а тот, кто ею увлекался или обнаруживал склонность к пирушкам, того называли бездельником. Платон также считал поэзию вредной, а мифы безнравственными. Свою позицию Платон объяснял тем, что поэзия далека от истинного бытия и порождает в головах иллюзорный мир. Согласитесь, что это довольно странный упрек со стороны первого идеалиста мира, породившего утопические видения, весьма далекие от реальности. Но вот ученик Платона, Аристотель, эта «самая универсальная голова», как говорил о нем Ф. Энгельс, напротив, считал поэзию не только исключительно полезной, но в каком-то смысле даже более высоким родом искусства, чем философия или та же история. В своей «Поэтике» он разделяет их функции, отмечая, что задача поэта – говорить вовсе «не о том, что было, а о том, что могло бы быть, будучи возможно в силу вероятности или необходимости». Историк и поэт различаются не тем, что один пишет стихами, а другой прозою (ведь и Геродота можно переложить в стихи, но сочинение его все равно останется историей, в стихах ли оно, или в прозе), – нет, продолжает Аристотель, различаются они более тем, что один говорит о том, что было, а другой – о том, что могло бы быть. Поэтому, на его взгляд, «поэзия философичнее и серьезнее истории, ибо поэзия больше говорит об общем, история – о единичном». Нам следует запомнить это определение Аристотеля, ибо мы постарались, насколько это было в наших силах, объединить историю и поэзию.

Поэзия доступнее массе, нежели серьезные, но порой весьма трудные для понимания научные работы. Гений римской комедии Тит Макций Плавт (254–184 гг. до н. э.) влачил в Риме жалкое существование, выступая учителем римской толпы. В его комедиях действуют хитроумные рабы, мастеровые, учителя, сводники, гетеры. Темы эти получат развитие в пьесах Шекспира, Мольера, Брехта. Плавт сравнил процесс образования и воспитания молодых людей со строительством дома. Его надо содержать в полном порядке на протяжении всей жизни («Привидение»):

Римляне взяли у греков многое в науках и методах обучения. Математику изучали, по словам Цицерона, лишь в той мере, насколько это необходимо для ведения счета. Астрономию учили лишь в целях применения в мореплавании и земледелии, а обучение музыкальному искусству считалось и вовсе делом едва ли приличным. Сципион Африканский возмущался: «Сыновей и дочерей нашей знати обучают лживым и постыдным искусствам: они с плясунами, музыкантами и певцами ходят в школы комедиантов. Я не поверил своим глазам, но сам увидел, как в танцевальной школе 500 мальчиков и девочек, в том числе один 12-летний отрок, отплясывали такой танец, на который самый презренный раб не решился бы без стыда». Образование носило в Риме, как отмечалось, сугубо утилитарный характер. Но по мере того как шло становление системы обучения, росли потребности людей и в духовной сфере. Ведь чем выше запросы общества, тем лучше должно быть образование.