В ее комнате куча растений в горшках. Другие тоже разбивают ботанические сады между рабочим столом и койкой. Но только у нее на терракотовых горшках виднеются полоски с данными. Ее друзья разводят гипсофил и голубоглазые фиалки, а она выращивает череду, кассию и другие эксперименты. Также она заботится о бонсай, можжевельнике, который выглядит так, словно ему уже тысяча лет, шипастом хайку без всякой научной цели.

Иногда по ночам Патрицию приходят проведать девчонки сверху. Она — их проект, домашнее животное. «Давай напоим Растительную Пэтти. Давай познакомим Растительную Пэтти с тем битником с экономического». Они глумятся над ее старательностью и прилежанием, смеются над ее призванием. Заставляют слушать Элвиса. Одевают в облегающие платья без рукавов и делают ей начесы. Называют Королевой Хлорофилла. Она не из их стаи. Пэтти не всегда хорошо их слышит, а когда это все же случается, их слова не всегда имеют смысл. И все же истеричные млекопитающие сородичи иногда вызывают у Патриции улыбку: вокруг сплошные чудеса, а им все равно нужны комплименты для счастья.

На последнем курсе Пэтти получает работу в оранжереях кампуса — два часа, украденных у утра перед занятиями. Генетика, физиология растений и органическая химия занимают все ее вечера. Она каждую ночь занимается в библиотечной кабинке, пока библиотека не закрывается. Потом читает для удовольствия, пока не засыпает. Иногда открывает томики, которые дают ей друзья: «Сиддхартха», «Голый завтрак», «На дороге». Но ничего не трогает ее больше «Естественной истории» Питти и книг с отцовской полки. Теперь они постоянно придают ей силы. Их фразы ветвятся и поворачиваются, чтобы поймать солнце:

Падали престолы и поднимались новые империи; рождались великие идеи и создавались великие картины, а мир революционизировали изобретения и науки; и тем не менее ни один человек по-прежнему не может сказать, какой век отмерен дубу, или какие государства и веры он переживет…

Там, где скачет олень, где плещет форель, где ваша лошадь останавливается, чтобы испить ледяной воды, пока солнце греет вам затылок, где каждый новый вздох пьянит — там растут тополя…

И о любимом дереве отца:

Пусть другие деревья вершат работу мира. А бук пусть стоит там, где не уступает и пяди…

Патриция так и не стала лебедем. И все же выпускница, появившаяся из гадкого утенка, поступившего на первый курс, знает, что любит и как намеревается провести свою жизнь, а юность в любое время редко может похвастаться подобным. Те, кого Патриция не отпугивает, находят ее словно по запаху, эту колкую, непритязательную, прямолинейную девушку, которая избежала унижений постоянной социальной уступчивости. К изумлению Патриции у нее даже появляются ухажеры. Что-то в ней оживляет парней. Конечно, не внешность, но едва заметная особенность походки, мужчины оборачиваются Патриции вслед и не могут понять почему. Независимое мышление — сама по себе сила притяжения.

Когда к ней подходят знакомиться, она назначает свидание на Ричмондском кладбище — то обеспечивает нужды мертвых с 1848 года. Иногда парни убегают сразу, и на этом все. Если же они остаются и хотя бы упоминают в разговоре деревья, она встречается с ними вновь. Желание, записывает Патриция в своих полевых блокнотах, оказывается бесконечно вариативным, самым сладостным из фокусов эволюции. И в весенних бурях пыльцы даже она превращается во вполне привлекательный цветок.

Один парень не уходит, месяц за месяцем. Энди, с английской филологии. Он играет вместе с Патрицией в оркестре, любит Харта Крейна, О'Нилла и «Моби Дика», хотя и не может сказать почему. Он может заставить птиц сесть себе на плечо. Ждет, пока что-нибудь не явится и не искупит его бесцельную жизнь. Как-то вечером, за партией в криббидж, он говорит, что, возможно, она — та, единственная. Патриция берет его за руку и ведет к узкой кровати. Неуклюжие и зеленые, они снимают с себя шелуху одежды. Десять минут спустя она превращается в дерево, но жалеть ее немного поздно.

НАСТОЯЩАЯ ЖИЗНЬ начинается в магистратуре. Иногда по утрам в Уэст-Лафейетте удача Патриции Вестерфорд пугает ее саму. Лесохозяйственный факультет. Она кажется себе недостойной. Университет Пердью платит ей за изучение предметов, которыми она хотела заниматься годами. Ей дают пищу и кров за то, что она преподает студентам ботанику, а за такое она бы с удовольствием доплатила сама. К тому же ради исследования ей надо целыми днями торчать в лесах Индианы. Это анимистский рай.

Но есть и подвох, как становится очевидно ко второму году. На семинаре по лесному хозяйству профессор заявляет, что коряги и бурелом необходимо убирать для оздоровления леса. И это кажется странным. Здоровому лесу нужны мертвые деревья. Они же там были с самого начала. Их используют птицы и маленькие млекопитающие, на них живет, ими питается больше насекомых, чем наука когда-либо подсчитает. Патриция хочет поднять руку и сказать, прямо как Овидий, что вся жизнь превращается в новые формы. Но у нее нет данных. Есть только интуиция девочки, которая все детство провела, играя в лесной подстилке.

А потом она видит. Что-то не так со всей отраслью, причем не только в Пердью, но и по всей стране. Люди, заведующие американским лесным делом, мечтают лишь о том, чтобы с максимальной скоростью получать ровные, чистые однородные зерна. Они говорят об «экономичных» молодых лесах и «нездоровых» старых, о «среднегодовом приросте» и «экономической зрелости». Патриция уверена, что однажды мужчины, руководящие здесь всем, падут, в следующем году или еще через год. Из павших стволов их верований пробьется богатый новый подлесок. И там она будет процветать.

Она проповедует эту тайную революцию студентам.

— Через двадцать лет вы оглянетесь назад и поразитесь тому, что каждый умный человек в лесном деле считал самоочевидной истиной. Это рефрен любой хорошей науки: «Почему же мы этого не видели раньше?»

Она ладит с коллегами по магистратуре. Ходит на барбекю и фестивали народной музыки, даже умудряется принимать участие в кафедральных сплетнях, при этом оставаясь независимым государством. Как-то ночью случается головокружительное и дикое недопонимание с женщиной с кафедры фитогенетики. Патриция запирает этот неуклюжий инцидент в ящик собственного сердца, чтобы больше никогда его оттуда не доставать.

Тайное подозрение отделяет ее от коллег. Она уверена, хотя у нее нет никаких доказательств, что деревья — социальные существа. Для нее это очевидно: неподвижные создания, которые растут смешанными массовыми обществами, должны были развить методы синхронизации друг с другом. Природа практически не знает одиноких деревьев. Но из-за подобных воззрений Патриция оказывается