Только Петров, Жуков и Моргунов расставили, объединяемые теперь воедино, флотские и армейские войска по рубежам – грянул жестокий бой.

11 ноября начался первый вражеский штурм Севастополя крупными силами. И неизвестно, чем бы он закончился, если бы не подошла Приморская армия, если бы отражение штурма на суше не возглавили опытные командарм и командиры дивизий. Мне так сдается: одним морякам не пережить бы его. В свою очередь, одной Приморской армии, в том составе, в котором она подошла, не устоять бы. Наши войска выстояли, потому что были объединены армейские и флотские части под единым командованием генерала Петрова, потому что войскам были подготовлены флотом рубежи с инженерными сооружениями, потому что крепко поддержали береговая и корабельная артиллерия и флотская авиация. И нужно принять во внимание, что Приморской армии не было дано передышки после изнурительных боев в Крыму и после преодоления Крымских гор, она вступила в жестокие бои с ходу в ходе уже начавшейся обороны Севастополя силами флота двенадцать дней тому назад.

В заключение беседы с командованием Потийской военно-морской базы Рогов информировал нас, что отражение натиска противника сейчас проходит успешно: воины бьются отважно, руководители чувствуют себя уверенно.

Закончив с нами встречу, И.В. Рогов убыл на корабли эскадры, которые вскоре все вступят в борьбу за Севастополь.

Это уже третье посещение Роговым нашего флота за время войны, да трижды он побывал до войны. И подолгу, не наездами. Тогда, теперь и позже я наблюдал его в работе, на совещаниях при личных встречах и вне службы, и у меня есть что рассказать о нем: И.В. Рогов – исключительная личность в ряду политических работников армии и флота, он заслуживает, чтобы о нем сказали доброе слово, и я постараюсь дать несколько штрихов к его портрету.

В силу своих высоких политических и деловых качеств он быстро продвигался по службе. В 1937–1838 годах он – комиссар Генерального штаба Красной Армии и участвовал в военных форумах высокого уровня с присутствием Сталина, был очень осведомленным человеком в военных делах. Затем получил высокое назначение членом Военного совета Белорусского военного округа. В 1939 году на XVIII съезде партии был избран членом ЦК партии и решением Политбюро ЦК партии назначен начальником Главного политического управления ВМФ и заместителем наркома ВМФ.

В связи с отъездом члена Военсовета ЧФ к месту новой службы он прибыл к нам на флот в 1940 году и с ведома ЦК партии больше месяца исполнял обязанности члена ВС флота, имея целью досконально изучить сложности флотского дела – ведь он из армейских и не хотел быть дилетантом в порученном ему деле. И преуспевал. Он изучал флот, а мы изучали его, тем более, что этому способствовало его влечение к общению с массами.

Внешне Иван Васильевич – неброский. Но – глаза! Они о многом говорят. При встрече с ним ты сразу становишься прикованным к ним. Взгляд у него остропронзительный, говорящий, он весь – внимание к собеседнику, смотрит ему в глаза и не сводит с него своего взгляда до конца беседы и этим заставляет и тебя так же делать.

Худощав. Аскетического сложения. Спиртное не употреблял. Заодно хочу сказать о всех наших флотских высших руководителях. Точно такими же были и нарком Кузнецов, и его ближайшие помощники Исаков и Галлер, и наш комфлот Октябрьский. А это ох как благотворно влияет на кадры, особенно на тех, кто не прочь приложиться к чарке. Рогов не терпел застолья и праздного времяпрепровождения, наскоро покончив с несложным обедом военного времени – и за ним даже в этом надо было поспешать, – он удалялся, чтобы продолжить работу. Он не признавал флотского послеобеденного отдыха для себя. Ну а по корабельным традициям кают-компании – все тут же за ним поднимались, чтобы вновь за дело, ибо в работе за Роговым надлежало уже вдвойне поспешать.

И.В. Рогов – немногословен. Молча слушал собеседника. В его выступлениях характерное – краткость и изложение только главного, делового и большого политического звучания.

Огромной выдержки человек, я бы сказал – неподражаемой. Никогда не взрывался, даже при разбирательстве чрезвычайного происшествия, и свое неудовольствие он обозначал суровым взглядом. Он не позволял своим эмоциям прорываться наружу, как это было у Октябрьского и Петрова. Большим усилием воли он загонял эмоции внутрь, этим подчеркивалась его выдержка. Подавляя эмоции, внутренне переживая его волновавшее, лишая себя спасительной разрядки, он этим наносил непоправимый вред своему здоровью. Последний раз мы с ним встретимся в Риге в качестве делегатов X съезда латвийских коммунистов (кажется, в 1949 году) и конечно же предадимся воспоминаниям о боевых делах Черноморского флота.

Если у нашего члена Военсовета Н.М. Кулакова часто увидишь улыбку, то Рогов не щедро ее раздаривал, обозначал потеплевшими глазами. В редкие минуты коротенького досуга он любил побеседовать непринужденно, вставить разумную шутку глубокого смысла, ответить на умелую шутку других легкой улыбкой уголками рта. Но он был беспощаден к распущенности, неисполнительности, разгильдяйству, и особенно к неисполнению долга перед Родиной. И в этих делах он прежде всего навел надлежащий порядок в своем доме – среди политработников. Он, как и все, считал, что политработник – образец для командиров и воинов во всем, всюду, всегда и особенно в войну. Политработник постоянно впереди и ведет за собой всех. На малейший отход от этих принципов он бурно, остро реагировал. И тут не жди от него пощады. Ох как сильно наказывал, вплоть до суровых мер. А так как он еще и Иван Васильевич, то его часто величали: Иван Грозный. А что? Точно. И пошло это от политработников, но от тех, кого он поделом и сильно взгрел. А как же иначе! Я полностью одобряю и разделяю линию поведения Рогова. Вот вам пример.

Находясь в Москве, он получает донесение из Астрахани, что там объявился немалого чина политработник с Черноморского флота, разыскивающий свою семью. Как оказалось, в это самое время его артдивизион вступил в бой. Это же вопиющее безобразие, хотя и единичное. Мы в войну годами не знали, где наши матери, братья, сестры, и не пытались искать их даже по почте – некогда было написать письмо, месяцами не знали, живы ли жена и дети. Считали: коль скоро сейчас миллионы наших людей терпят бедствие, то и нам не до своих детей, пусть сама жена спасает детей, уходя на восток из-под удара врага. А наше дело – бить врага. Что и делала моя жена Евгения Ивановна: после эвакуации из морского гарнизона объявилась на Ставрополье и, продолжая горестный путь скитаний, прибыла в Поти, и только потому, что сюда съехались семьи черноморцев.

Рогов справедливо отреагировал бурно на возмутительный поступок политработника, применив к виновному суровую, но не крайнюю меру, с учетом того, что он заручился согласием старшего на выезд. А Кулакову прислал телеграмму острого содержания. Кулаков, как искренний и откровенный человек, поведал нам потом в назидание на будущее содержание этого внушения, оно приблизительно гласило следующее: если вы хотите быть сильным политическим руководителем флота, вы обязаны освободиться от либерализма, терпимого отношения к поступкам, позорящим звание политработника. Вот оно, кредо Рогова, которое он утверждал в своем доме и на всем Военно-Морском флоте.