– В Коктебеле, на причале. Ты стояла лицом к морю, облокотившись на ограждение. А рядом с тобой была пожилая женщина.

– Ерунда какая-то, – ответила Инга. – Не была я вчера в Коктебеле.

– Была! – уверенно кивнул Ник. – Я два раза над тобой пролетал, нарочно со стороны солнца заходил, чтобы лучше рассмотреть. Мне очень твои ноги понравились. И платье. Я тебя по этому платью и узнал.

Инга вдруг круто повернула руль, и Ник повалился на меня. Завизжали шины об асфальт.

– Хватит ерунду нести! – озлобленно крикнула она. – Говорю тебе, что не была я в Коктебеле ни вчера, ни позавчера! Спутал меня с кем-то!.. Ноги ему чьи-то понравились! А я здесь при чем?

Ник загрустил. Инга его обидела.

Да простит меня Гера за такое сравнение, но он так напоминал кроманьонца, увлеченного наскальной живописью, что мне захотелось подарить ему каменный топор. Огромный, широкоплечий, он нависал над столом и аккуратно водил по трафарету фломастером. Его кулаки, привыкшие к двухпудовым гантелям, с трудом держали хрупкую пластиковую трубочку, и было странно, что он ее не сломал. Он так старательно выводил буквы, что не заметил, как я пришел.

– «Кто сюда налепит жвачку, получает сразу в пачку», – вслух прочитал я поэтический шедевр.

– Это ты? – спросил Гера, не отрываясь от работы. – Почему так поздно? Потеть будешь? Я новый снаряд выписал. Когда соберу – укачаешься! На все группы мышц.

– В кино сниматься хочешь? – спросил я.

– И в кино сниматься, и в космос слетать, – ответил Гера, старательно выводя восклицательный знак. Затем поднял голову, полюбовался на объявление, добавил еще какой-то малозаметный штрих и примерил листок к стене.

– Я серьезно, – уточнил я.

– И я серьезно… Кнопки подай, пожалуйста… Так ровно?

– Ровно… У меня в гостинице поселился кинорежиссер, – начал я объяснять подробно. – Так вот, ему для небольшого эпизода понадобился мускулистый парень. А кто у нас в городе более мускулистый, чем ты?

Гера не сдержался, и его губы растянулись в улыбке против его воли.

– Ладно тебе! – махнул он рукой, но моим предложением заинтересовался, как всякий человек, которому есть что показать. Почувствовав, что мое молчание затянулось, он напомнил: – Так что там ты про режиссера говорил?

Я не люблю повторять одно и то же по нескольку раз. Проблема в принципе была решена.

– В десять вечера я за тобой заеду, – сказал я, хлопнув Геру по плечу.

– А почему так поздно?

– Съемки ночные.

– Да постой ты! – забеспокоился Гера, видя, что я намереваюсь уйти. – Объясни толком: что от меня требуется? Как одеваться?

– Тебе все объяснят.

– Но ты не врешь?

Я отрицательно покачал головой и вышел. Сегодня стемнело рано – солнце, не успев закатиться за горизонт, спряталось за широкой черной полосой туч, надвигающихся с моря. Усиливался теплый влажный ветер. Над темным морем вздрагивали всполохи. Оживший парк издавал терпкий запах хвои. Я взглянул на часы: до девяти оставалось всего несколько минут. Он, конечно, будет ждать меня и час, и два, и больше, но меня гнала к месту встречи не столько пунктуальность, сколько желание узнать важные новости.

Выехав через нижние ворота санатория под «кирпич», я свернул на набережную и медленно покатился навстречу потоку праздной толпы. Джип почти бесшумно раздвигал людей, слепил их фарами, заставлял тесниться, толкаться, но никого это не злило. Наоборот, появление джипа на пешеходной дорожке воспринималось как сюрприз, аттракцион или фокус. Народ веселился неизвестно чему, зачем-то махал руками, кто-то попытался взобраться на капот, какая-то девушка успела поцеловать боковое стекло, оставив на нем жирный след помады… Для меня море, набережная, реликтовые рощи давно стали фоном, на котором протекала моя жизнь, заполненная работой, проблемами, причем не всегда приятными. И потому я воспринимал отдыхающих как ненормальных, их чувство радости – беспричинным, и чем ближе я подъезжал к Крепостной горе, уже окутанной мраком ночи, тем более мрачным становилось мое настроение.

Доехав до конца набережной, я включил передний привод и, выжимая из джипа все его «лошадки», взлетел по крутому склону к отвесной стене, заканчивающейся зубчатым силуэтом Консульского замка. Остановившись у зарослей горного боярышника, я заглушил мотор, вышел из машины и, слившись с темнотой, пошел вдоль стены туда, где призрачными пятнами светились туристские палатки.

Роман сидел на большом камне, обняв колени и глядя на плывущие по черному полотну моря огни. Увидев меня, вскочил, протянул руку и сказал:

– Давай отойдем подальше. Здесь нас могут увидеть.

Мы поднялись еще выше, пока путь нам не преградила отвесная стена. От нее тянуло жаром, словно это был большой нагревательный прибор. Я сел на землю, прислонился к стене спиной.

Он сел рядом, откупорил пиво и протянул мне:

– Будешь?

Я отрицательно покачал головой.

– Давай ближе к делу. У меня мало времени.

– В общем, так! – сказал он, делая большой глоток и вытирая губы. – Отбрасываем все сомнения: это он.

– Что видел? Конкретно!

– Его поведение! Стоит тебе уехать, как он начинает елозить, как уж на сковородке. Отсюда торцевые окна видны хорошо, так он мелькал и на втором этаже, и на третьем.

– С кем-нибудь встречался, разговаривал?

– Нет, этого не заметил, врать не буду.

– А где он ночует?

– В будке сторожа у котельной пансионата. И там я за ним следил – никто к нему не приходил, ни с кем он не разговаривал.

– Плохо, – сказал я. – Он – пешка, вошь! Мне надо знать, на кого он работает!

– А ты уверен, что на кого-то работает?

– Ну вспомни его еще раз! И скажи, мог ли он написать грамотное письмо, да еще откатать его на принтере?

– Нет, не мог.

– И я так думаю. А днем он на улице показывается? Выходит куда-нибудь?

– Два раза в день – до магазина и обратно. Возьмет молока, батон, сядет во дворе под навесом и жует… Ну, ты чего надумал? Может, не будем тянуть, припрем его к стене? Я ему разок дам под дых, так он сразу во всем сознается.

– Не надо, – ответил я. – Ни в чем он не сознается, потому как ничего криминального не совершил. Подождем, когда монеты придут. Ты на завод звонил?

– Звонил. Заказ готов, выслали. Со дня на день должны прийти на почту.

– Держи это под контролем.

Я встал, стряхнул с джинсов хвойные иголки.

– Домой? – спросил Роман.

– Нет, не домой, – ответил я. – Возможно, меня не будет до утра, и потому тебе придется еще поработать.