— Она их перестреляет. Всех. Год назад у нас тут объявился медведь-шатун. Задрал троих путников. Аскари выследила его и убила. Она ничего не боится и превосходно владеет луком.

— Мне начинает нравиться эта девушка. Надеюсь, она сумела от них убежать.

— Одна бы она точно сумела, а вот со Ставутом... Он парень хороший, но к горам непривычен. Только помеха ей. Притом он всегда носит красное — значит, спрятаться им нелегко будет.

— Ты не думаешь, что она его бросит?

— Нет, вряд ли. Не такая она, чтобы бросить друга в беде — ну, ты меня понимаешь.

— Понимаю, — сказал Скилганнон.

Уцелевшие крестьяне заполнили теперь всю харчевню. В очаге горел огонь. Харад был на улице, и Скилганнон вышел к нему.

— Что делать будем? — спросил молодой лесоруб.

— Одно из двух. Либо уносим ноги, либо идем за зверями вслед и убиваем их, сколько сможем.

— Второе мне больше нравится.

— Я так и думал. На этот раз я согласен с тобой.

— С чего это вдруг? — удивился Харад.

— Они явились сюда за женщиной, дорогой сердцу Ландиса Кана. Хочу посмотреть, что в ней такого, если за ней посылают целый отряд.

Ставут лежал на своем одеяле, но спать не мог. Образы кровожадных джиамадов не шли у него из головы. Пока Аскари была рядом, он держался — какому же мужчине хочется показаться слабым в глазах желанной? Алагир называл это «прикинуться лебедем» — над водой сама безмятежность, а внизу вовсю гребут перепончатые лапы. Теперь весь ужас ночных событий обрушился на него в полной мере. Руки дрожали, а богатое воображение знай подкидывало все новые картины мучений и смерти.

— Воображение — погибель для воина, — однажды сказал ему Алагир. Кавалерист был тогда слегка пьян и очень старался напиться до бесчувствия. — Я раз видел, как мой друг сломал себе спину. Мы с ним скакали верхом — наперегонки, его конь споткнулся, и он упал. Я думал, он просто в обмороке, но он и очнувшись пошевелиться не мог. Умирал целый месяц. — Алагир содрогнулся. — Одно время мне это не давало покоя.

— И как же ты излечился? — спросил Ставут.

— Ты знаешь Драконьи Рога?

Ставут кивнул. Скала близ Сигуса, родного города Алагира, футов двести высотой. Ее расколотая вершина напоминает два каменных рога.

— Ну так вот, пошел я к святому человеку и сказал, что не могу выкинуть из головы случай с Эгаром. Он велел мне перескочить с одного рога на другой, а потом рассказать о моих страхах Истоку.

— И ты прыгнул? — ужаснулся Ставут.

— Ясное дело, прыгнул. Святые люди знают, о чем говорят.

— Ты перескочил через бездну!

— Какая там бездна, дуралей. Не больше десяти футов в самом узком месте. Потом сел, обратился к Истоку — и страх как рукой сняло.

— Значит, Исток ответил тебе?

— Ясное дело, ответил. Я ж говорю, страх прошел без следа.

— Ну да, а голос Его ты слышал?

— Никаких голосов я больше не слышу, — с затвердевшим лицом отчеканил Алагир. — Зря я о них тебе рассказал. И вообще суть истории не в этом.

— В чем же тогда?

— Не знаю, — сказал Алагир, приканчивая девятую кружку эля. — Зачем я вообще речь об этом завел? А, да. Страхи и все такое.

— А я говорю, Исток ни при чем, — упорствовал Ставут. — Когда твой друг умер, ты осознал, что и сам смертен. А потом выкинул эту дурацкую штуку и уверился в обратном — что никакая погибель тебе не страшна.

— Вот и ладно, — заплетающимся языком проговорил Алагир. — Так или эдак, мне все равно. Главное, страх прошел. Вот и тебе бы попробовать.

— Непременно. Я внесу это в список неотложных дел. Первым номером у меня значится подергать за яйца голодного льва.

— Чудной ты, лудильщик, — пробормотал Алагир. — Только и знаешь себя принижать. Но я-то тебя знаю лучше, чем ты сам. Ты сильнее, чем думаешь. Вот в чем загвоздка: думаешь ты чересчур много. А не кажется ли тебе, что этот эль слабоват? Совсем не берет.

Тут Алагир встал, чтобы потребовать еще кружку, и плюхнулся на пол.

— Ты чего это? — спросил Ставут.

— Я, пожалуй, разобью бивак прямо здесь, — сказал Ставут и лег.

Ставут, лежа на каменной полке, вспоминал своего друга, и ему становилось легче.

Шум, донесшийся снизу, вернул его к настоящему, и страх мигом заявил о себе. Он приподнялся и при свете луны увидел, что Аскари вернулась. Он разглядел кровь на ее лице, и луна вдруг погасла. Ставут поднял голову — здоровенный джиамад лез в оконный пролом. Аскари вскинула лук и выстрелила. Стрела попала в бронзовый диск на кожаном панцире зверя и отлетела прочь. Джиамад с душераздирающим ревом прыгнул в пещеру.

Ставут вскочил, схватил копье и тоже скакнул вниз, вопя во всю глотку. Зверь не успел еще повернуться, как копье Ставута вонзилось ему в затылок и насквозь прошло грудь. Ставут грохнулся на пол, перекатился и стал на колени. Аскари выстрелила еще раз. Второй зверь рухнул в пещеру со стрелой в глазу и забился в предсмертных судорогах. Тот, на которого прыгнул Ставут, лежал мертвый. Копье, войдя в основание шеи, пронзило ему сердце.

— Плохо дело, — сказала Аскари. — Они перекрыли нам выход.

Харад сидел в устье неглубокой пещеры на отвесной скале. Дождевые тучи то и дело заслоняли луну. Следы привели их сюда, но недостаток света вынудил Скилганнона отложить поиски до утра. Сейчас тот спал в гроте, положив рядом с собой оба обнаженных меча.

Харад пребывал в полном покое, сознавая всю странность этого чувства. Всю жизнь он боролся со вспышками беспричинного гнева, а здесь, в глубине враждебного, населенного чудовищами леса, оставался спокойным и ясным. Он вглядывался в серебряные руны на черной рукояти топора. Чудесное, прекраснейшее на свете оружие. Ни единой щербинки на стали, ни пятнышка ржавчины. Со Снагой в руках Харад чувствовал себя почти что бессмертным.

— Ты отдохнул бы немного, — сказал Скилганнон у него над ухом. Харад так и подскочил.

— Боги! Чего ты подкрадываешься?

— Извини, воин, — улыбнулся Скилганнон.

— Не называй меня так, — вздрогнул Харад. — Это как-то... неправильно. Не могу объяснить почему.

— И не надо. — Луна проглянула снова, осветив мертвого джиамада у подножия скалы. — Они влезли на этот утес. Джиа-мады не стали карабкаться за ними, а свернули на запад. Девушка с купцом ушли либо наверх, либо внутрь. Будем надеяться на последнее.

— Куда это — внутрь? — спросил Харад. Скилганнон показал на утес, испещренный дырами.

— Он, должно быть, насквозь пронизан ходами и гротами. Думаю, девушка знала, куда идти. С другой стороны, она могла попытаться убежать от погони, что было бы неразумно. Выносливость джиамадов не знает предела.