«Соседи, давайте жить дружно. Кстати, здесь мог бы быть тротил…»

После отказа финнов принять условия, одобренные американцами, на их столицу упали бомбы вовсе не агитационные.

Герника, Шанхай, Роттердам…

Советская авиация прибавила к скорбному списку Хельсинки.

Жилые кварталы бомбили не специально, эскадрилья ТБ-8 сбилась с курса. Планировали разрушить порт, а смерть упала на жилые кварталы. Ошибка отозвалась в мире хуже, чем любое преступление. Союз вышибли из Лиги Наций, в Америке тоже забыли, что русские честно пытались договориться. В конгрессе рассматривали поправку к закону об оружейном эмбарго. До бомбежки оружие разрешалось продавать лишь в три страны: Францию, Великобританию и СССР. Теперь к списку собирались добавить Финляндию. Пришлось наспех выкупить все, что не должно было попасть в руки врага. Разумеется, новейшие – первый полет в декабре тридцать девятого! – морские истребители «Буффало» вошли в число самых спешных приобретений. Каждый заказанный у фирмы Брюстер самолет считался за два: один, полученный Красный флотом, и другой – не полученный белофиннами.

Точнее, просто финнами. После налета на Хельсинки разницы не стало. «Убийцы детей» – так там называют героических советских летчиков. Вскоре до летного состава довели: прыгать с парашютом над вражеской территорией не то чтобы запрещено… бесполезно. Разведка достала фотографии, их сами финны сделали: вот наш летчик возле сбитого самолета, живой, целый. И вот он же – чуть позже, после того, как финны на нем все выместили: и призывы газет, и убитых бомбами близких, и страх перед небом, с которого сыплются бомбы, эрэсы, пули… Долг платежом красен: один из «буффало» не пожалел короткой очереди на парашют сбитого финна.

Тройка покачала крыльями – и поднялась вверх. Стрелок-радист доложил:

– Получили приказ, будут сопровождать.

При разряженном хвостовом пулемете это немного обнадеживает, не так ли?

Много имен у той войны.

Финская. Зимняя. Незнаменитая.

А еще – Жестокая. Со злосчастного начала – и до конца, который пришел на дымных улицах Хельсинки.

Пилот «амбарчика» видел ее решение, и сам приложил острый глаз. Когда очередное разводье уперлось в проложенные от акватории Хельсинского порта фарватеры, ему нашлась новая работа.

Чем хорош МБР ? Тем, что умеет садиться на воду? Так нет внизу нормальной воды, там многовато битого льда. Туда не сядешь. Опять же, в днище новейшая перфорация финской работы, дыр больше, чем живого места.

Что еще? А то, что он способен без заправки держаться в воздухе шесть часов. Два уже прошло? Ну и отлично. Хлебни из термоса горячего кофе, зажуй шоколадкой – и получай очередное задание. Будешь корректировать огонь флота! Корабельные-то самолеты взлететь могут, с катапульты, а садиться им некуда…

Пилот щурит глаза, высматривает оттенки серого: низкое небо, талый лед, влажно, словно залитый костер, парит вдали Хельсинки. Нужно засекать черные столбы, что встают среди льда, докладывать: «Перелет, недолет, накрытие». На лице -ни очков, ни кротовой маски. Потерял. Когда – не помнит. Остекление кабины пошло трещинами, через него не видно.

Пришлось до конца высадить боковое окно, свеситься наружу. Щеки уже не чуют ни холода, ни ветра – то ли отморозил, то ли просто зол. С таким бы настроением на штурмовку, хоть и против зениток, в горле стоит ком – оттого, что по левую руку, маленький, как соринка в глазу, горит и заваливается на борт линкор «Марат». Справа – белые на белом, их разведка неделями принимала за сугробы – ведут частый огонь финские броненосцы береговой обороны. Бьют на разрыв стволов, бьют торопливо, яростно. Времени у них нет, да и сами они на поверхности моря сугубо временно. Потому, что штурман тихоходного «амбарчика», наконец, сообщает эскадре:

– «Вяйнемайнен» – накрытие. «Ильмаринен» – накрытие.

Далеко, в боевых рубках тяжелых кораблей, за этим сообщением следует приказ:

– Беглый огонь!

Значит, жить им – пока теория вероятности не приведет выплюнутый с полутора десятков миль снаряд в соприкосновение с палубой… сколько у них горизонтальной брони? Миллиметров двадцать?

Броненосцы береговой обороны, как ни крути, строят не для того, чтобы драться с равным числом линкоров и вдвое большим – тяжелых крейсеров. Они должны были принять бой вместе с береговыми батареями. В решительный момент скинуть снежную маскировку, ударить – быстро, метко, насмерть. Не зря они тут прятались! Они заранее пристреляли подходы, им дают корректировку с островов… Еще при постройке финским броненосцам подобрали артиллерию исходя из того, что придется драться с русскими линкорами. Потому они стреляют дальше, чем те же «Марат» с «Октябриной», и пробивают броню как раз той толщины, которой прикрыты борта старых линкоров царской постройки.

Начался бой – и все вышло, как задумывали, за маленьким исключением.

Броненосцы остались одни. Батареи береговой обороны -молчат. По островам, что прикрывают подходы к Хельсинки, стоят старые броневые башни, вывезенные финнами из взорванных русских фортов времен Первой мировой войны. В башнях – выкупленные финнами орудия русского же черноморского линкора, который белые угнали во французскую Бизерту. У французов и купили… Но пушки молчат.

На батареи ночью высажен десант. Точней, выброшен -словно ненужная вещь, которую не жалко. До сих пор над водой носит парашюты, за иными волочатся тела, иные так летают под сердитым ветром. Между льдин мелькают головы мертвецов…

Сжимаются кулаки, стискиваются зубы, и из глотки готово рваться требование покарать врагов, отдавших гибельный приказ. Вредительство и предательство! Только… Финские батареи не стреляют.

Пилот их знает, он их разведывал. Он помнит каждую броневую башню на полуострове Порккала. От одной тянется вверх столб жирного дыма. Горит тротил в погребах? Или всего лишь нефть, запасенная для генераторов?

Неизвестно. Батарея молчит. Только ветер гоняет осиротевшие парашюты тех, кому повезло: успели отстегнуть. Белые – над белым и черным. Батарея молчит, и этого довольно. Потому что при молчащих батареях у обороны шансов нет. Даже если одному из линкоров не повезло.

Так что это было? Предательство? Трагическая ошибка? Или – холодный штабной расчет: если батареи заткнуть, можно будет закончить войну меньшей кровью, чем проломив лбом карельский бетон и гранит.

Ясно одно: если флот не возьмет город, все жертвы и подвиги – напрасны. И полегших десантников. И моряков «Марата», гибнущих в ледяной воде. И летчиков с тех «амбарчиков», к которым не поспело на выручку дежурное звено…

Потому пилот, не жалея глаз, всматривается в усеянное обломками зеркал море. Дает корректировку. Тонущий «Марат» стрелять не может – повезет, если сумеют и успеют спустить шлюпки да поднять людей из необъятных низов. По финнам бьет осиротевшая «Октябрина», у нее за кормой расцвечиваются залпами тяжелые крейсера. «Киров». «Беренс». «Чапаев». «Железняков».