Каламбурист!

Два круга позади. Можно расходиться дальше. Никаких чудес пилотажа, два самолета, чуть кренясь, раскручивают над портом Салоник двойную спираль – вверх и вдаль.

За ними следят сотни глаз: было бы больше, но город проснулся не до конца. Те же, кто на ногах, все при деле. И все-таки нет-нет – да поднимут голову к небу или кинут быстрый взгляд в выходящее на море окно. Редкое зрелище: когда еще в Салоники заглянет красавец-корабль линейного класса, белый с яркой медью, а над ним закружатся серебристые самолеты?

Дворник замирает с метлой в руках, часовой у штаба дивизиона эсминцев невольно держит равнение на порт. Даже командующий дивизионом вытянулся перед окном. Правая рука прижимает к уху телефонную трубку. На проводе Афины.

– Теологос, ты слышишь?

– Да.

– Твой голос?

Он смотрит на корабль под советским военно-морским флагом. На свои эсминцы, что занимают позиции. На самолеты, что неспешно скользят по небу Греции. Алюминиевые печати на договоре, вот они что. И нет пути назад.

Контр-адмирал и министр чрезвычайного кабинета поднимает левую руку – ладонью к невидимому врагу. Высшее оскорбление!

– Голосую: «нет» по всем пунктам ультиматума. И пусть Муссолини сдохнет!

В трубке раздалось ироничное хмыканье.

– Дуче, чтоб ему гореть в аду, все-таки сделал для Греции одно полезное дело. Он стабилизировал наш режим… Как, думаешь, мы проголосовали?

– Ну…

Один грек – поэт. Два грека – торгуются. Три грека – политическая партия. Четыре грека – политическая партия и ее враг… В чрезвычайном кабинете – двенадцать человек.

– …единогласно?

Вновь хмыканье.

– Угадал. Поверь – так же ответит вся страна. Не помер бы Метаксас, и он на предложение сдаться без боя ответил бы: «Нет!» По всем пунктам[1].

Теологос, наконец, отвернулся от окна. Чувствовать, что за твоей спиной не только гордый, но маленький народ, но и поддержка великой державы – важно, когда принимаешь решение. Теперь начинается рутина.

– Сколько у нас времени?

Трубка невесело рассмеялась.

– Меньше, чем написано во врученной нам бумажке. Ты думаешь, они стали ждать ответа? Итальянцы лезут через эпирскую границу, пограничная охрана смята. Я и спрашивал – на всякий случай.

– На какой случай?

Телефонный провод не может передать усмешку – но она есть.

– Нас в кабинете ровно дюжина. Вдруг нашелся бы Иуда?

[1] Как и поступил в известной читателю истории.

В мэрии Салоник людно, работа кипит, в сторону моря смотреть некогда. Нужно поднимать на ноги персонал городских больниц, пожарных, полицию… Нужны люди в помощь мэрии: если понадобится разбирать завалы. Нужны люди в порт: если понадобится чинить корабли.

Ничего нет: планов тоже. Метаксисты почему-то считали, что достаточно планов на мобилизационных пунктах… Зря!

Клио приходится все делать с нуля – здесь, в Салониках, а заодно и по всей стране. Премьер-министр сказал, что срок ультиматума истекает через четыре часа – и теперь тяжелые напольные часы в кабинете ее превосходительства министра трудовых ресурсов отсчитывают последние минуты мира.

Уверяют, что в ожидании неприятностей время идет медленней. Врут. Это – если бездельничать, не готовиться, покоряться судьбе… Клио не такая! С детства не умеет -медленно ходить, уступать дорогу, сворачивать с пути. Не любит, когда путь торят за нее: а ну колея будет неглубока? А ну, на обочину выбросит? Один раз поверила, вступила в партию за год до фашистского переворота – а ее, как тысячи рядовых коммунистов, бросили с транспарантами против танковых гусениц. Тогда ее спас любимый. Ценой своего доброго имени и пяти лет разлуки, ценой того, что они стали чужими людьми. Такова цена неверно использованных кем-то секунд.

И все-таки Клио тратит мгновение на то, чтобы увидеть -и запомнить навеки: белый с яркой медью корабль, серебристые самолеты… Когда настала настоящая беда, он пришел. Сейчас не важно, сам или по приказу.

Иоаннис Ренгартен здесь, и он прикроет ее, а заодно и город.

В недрах «Фрунзе» свет не солнечный, электрический. Светло-серая окраска стен, металлические столы и стулья выкрашены «под дерево». От палубы до подволока громоздятся стойки с оборудованием, но просторно, места на линейном крейсере достаточно. Большинство советских учреждений вынуждены довольствоваться куда более скученными условиями… Тут даже шум – конторский. Стук клавиш радиотелеграфа такой же, как у печатной машинки. А телеграф работает всегда, занят даже тогда, когда… не занят. Сейчас еще мирное время, корабль следует из Норфолка в Севастополь, к новому месту приписки. Значит, прятаться в радиомолчании незачем, а потому все свободное от служебных депеш время на недалекую уже Родину летят по эфирным волнам письма моряков. Тоже традиция, тоже -с испанской. Тогда советский линейный крейсер заходил в Овьедо, в Барселону, в Картахену, и всюду нес с собой живой голос Москвы. Советские добровольцы получали возможность поговорить с домом, журналисты гнали, страницу за страницей, репортажи, а враг понемногу привыкал: если «Фрунзе» болтает на три дюжины голосов, значит, сейчас он в ипостаси мирного нейтрального наблюдателя, а не свирепого защитника советской торговли. Правда, это же значит, что и советских конвоев в море нет.

Корабль создал себе репутацию – а потому, стоит ему замолчать, вся разорванная войной Европа замрет, ожидая, куда придется удар главного кулака советского флота.

«Фрунзе» молчит – уже провокация. Потому пятеро связистов лупят по клавишам, и летит в эфир проверенное цензурой, а оттого нешифрованное: «Дорогая моя Катерина Матвеевна…» Музыка для всякого, кого в информационном посту нет. Связистам тоже хорошо – они в наушниках. А каково остальным?

К услугам штурманов, что ведут прокладку, «штормовой» столик, из вогнутой чаши которого не убегут карандаши, репитер гирокомпаса, счетчик оборотов из машинного, и, конечно, карта.

Боевой информационный пост возглавляет старший помощник. Михаил Косыгин сидит за переговорным устройством, с него можно услышать любой боевой пост, и, если надо, отправить аварийную партию, подмогу -либо, наоборот, отозвать людей оттуда, где они не нужны, либо стало слишком опасно. Командир управляет кораблем, а старпом -экипажем. Так в порту и в походе, так и в бою.