Абигайль проговорила эти слова совершенно спокойно, и Александра решила, что ослышалась.

— Что ты сказала?

— Я сказала, что замок проклят. Разве это не здорово? Морини вчера рассказала мне.

— Что за чепуху ты несешь, сестренка?

— Это вовсе не чепуха, а исторический факт. История связана с англичанином, который приехал в замок несколько веков назад и наградил дочь синьора ребенком, — серьезно сказала Абигайль. — Он, конечно, проявил отвратительную беспечность, но разве можно ждать от мужчины чего-то иного? Короче, синьор поймал парочку, когда она собиралась бежать. Англичанин был слишком благороден, чтобы стреляться на дуэли с отцом своей возлюбленной, но между ними все же что-то произошло — мужчины, что с них взять, — и синьор получил смертельную рану. Перед смертью он проклял англичанина, свою дочь и заодно всех обитателей замка, среди которых была даже его собственная старая няня. Впрочем, при сложившихся обстоятельствах вряд ли можно было ожидать, что оскорбленный итальянский отец, истекая кровью на камнях своего замка, не стал бы раздавать направо и налево проклятия. Лично я была бы разочарована, поступи он иначе.

Александра рассмеялась:

— Абигайль, все это чепуха. Посмотри вокруг. Все домочадцы буквально сияют здоровьем. О каком проклятии может идти речь?

— Но оно есть. Спроси у Морини. Ужасная история. И пока оно не снято, неудачи будут преследовать тех, кто…

— Абигайль!

— Полагаю, именно из-за проклятия мы сумели выторговать такую низкую арендную плату.

— Абигайль!

— Что?

— Ради всего святого, дорогая, опомнись. В твоих жилах течет хорошая разумная британская кровь — по крайней мере, теоретически, — и я имею основания ожидать от тебя чуть больше хладнокровия.

Александра отряхнула рукав и стала с интересом следить за перемещением жареного ягненка, которого как раз внесли на большом блюде в столовую и торжественно водрузили на стол. У нее тут же заурчало в животе, и юбки почему-то не приглушили этот громкий звук.

— Какие к черту проклятия? И без этого проблем хватает.

— Ладно, — не стала спорить Абигайль и направилась к столу. — Только, когда начнутся несчастья, не говори, что я тебя не предупреждала.

«Не буду, — подумала Александра, — тем более что я вполне способна создавать бедствия сама».

— Я должен поблагодарить вас за великолепный чай, — сказал наконец Дельмонико, встал и взял шляпу. — Меня не покидает чувство, что сегодня я явился тем, что французы называют de trop[2].

— Вовсе нет, — сказал Финн и начал убирать со стола посуду. — Леди Морли как раз собиралась уходить.

Он вздрогнул, вспомнив, как касался кончиками пальцев маленьких костяных пуговиц на ее платье, и подумал, как легко было бы их расстегнуть.

— Не сомневаюсь, — ответил Дельмонико и сразу переключился на другую тему: — За последние месяцы вы достигли больших успехов. Полагаю, вас можно поздравить.

— Но не таких, как вы, если судить по слухам. — Ее мягкие губы касались его губ, а язык… Он отнес посуду в мойку и чуть помедлил, прежде чем повернуться к итальянцу. — О вас много пишут в газетах.

Дельмонико безразлично пожал плечами:

— Это все мои друзья. Это же Рим. У меня много друзей, и они не умеют сдерживать свой энтузиазм. Вы правильно поступили, мой друг, спрятавшись здесь, в глуши.

— Ну, не так уж надежно я спрятался. — Финн присел на край стола. Ее руки, обнимающие его за шею, нежные пальцы, касающиеся его кожи, низкий грудной голос, произносящий его имя. — Вы, по-моему, легко меня нашли.

Дельмонико довольно улыбнулся:

— У нас есть общие знакомые. Я направлялся во Флоренцию и решил, что непременно должен навестить по пути своего друга Берка.

— Вряд ли это было вам по пути. Скорее, наоборот. Вам пришлось совершить изрядный крюк. — Ее пышные груди, прижимающиеся к его груди. Они такие округлые и мягкие, и даже слишком большие, по его экспертному суждению, для одной руки: ему следовало использовать обе, и еще рот… — Поэтому я особенно польщен.

— Ради удовольствия встретиться с вами я согласен на любые неприятности, — заверил Дельмонико, еще раз взглянул на автомобиль и кивнул: — Хорошая машина. Возможно, вы сможете переубедить меня Относительно электромотора. Жду вас в июле.

— С нетерпением жду встречи, — сказал Финн и выпрямился. — Вы знаете, как выйти обратно на дорогу?

— О да, не беспокойтесь, — ответил Дельмонико и с улыбкой постучал себя пальцем по лбу. — Я прекрасно ориентируюсь. К тому же ваш садовник подробно объяснил мне, как вас найти.

— Джакомо? Ну, конечно. Я обязательно должен найти его, поблагодарить и извиниться за беспокойство. Сегодня утром он направил ко мне целый легион помощников.

Почувствовала ли она, как затвердела его плоть, прижимающаяся к ней? Хорошо, что на нем был халат, а на ней — платье, юбки и все такое.

Губы Дельмонико скривились в усмешке.

— Возможно, он считает, что вам здесь одиноко.

— Не сомневаюсь.

На ней был тот же корсет, который она носила в марте, когда он имел возможность созерцать тонкие белые кружева, едва прикрывающие грудь…

— Но я вижу, что мыслями вы где-то очень далеко отсюда, — сказал Дельмонико и надел шляпу. — Насколько я понимаю, вы думаете об электрической батарее. Желаю вам с ней удачи.

Финн усмехнулся:

— Но не слишком большой, разумеется.

— Ха-ха! Вы все правильно поняли.

«Финн, милый, чудесный Финн».

Неужели она на самом деле так думает?

Он проводил Дельмонико до двери, пожал ему руку и попрощался. Когда итальянец удалился на приличное расстояние — дошел до виноградника, Берк закрыл дверь. Несколько мгновений он стоял, прислонившись спиной к двери и прислушиваясь к громкому шелесту листвы. Солнечный день клонился к тихому вечеру.

Наконец-то он один. Только теперь он не одинок. Рассеянно скользя взглядом по мастерской, он везде видел ее: под машиной, в буфете, у стола. Он представил ее, стоящей в середине комнаты и устремившей на него такой взгляд, словно в его распоряжении был ключ к тайнам мироздания, и закрыл глаза.

Она целуется как парижская танцовщица.

Финн никогда не встречал подобных женщин. Он вообще редко общался с представительницами прекрасного пола. Одинокий юнец, ненавидевший клише, избегал тесного общения с молочницами и потому сохранил целомудрие до середины своего первого года пребывания в Кембридже. Там он встретил богемную интеллектуалку — женщину из Гертон-Колледжа, которая курила длинные сигареты и игнорировала стандарты нравственного поведения. Она показалась ему воплощением чувственной женственности. Пара месяцев общения с ней привила ему стойкое отвращение и к курению, и к богемным интеллектуалкам.