— Как же тебе удалось наняться к ним?

— Да просто изобразил из себя сезонника.

— И тебя никто не узнал?

— Конечно нет. Парней, которые занимаются приемом рабочих, в те времена еще и на свете не было.

— А старые?

— Эти сезонниками не интересуются.

— И каков же был твой план?

— Потолковать с Самуэлем.

— Почему именно с ним?

— Это он женился на Мириам вместо меня.

— Ты хотел его убить?

Бродяга дернулся от удивления:

— Да вовсе нет!

— Тогда для чего?

— Я хотел вернуться в их секту. А он отказал. Заявил, что не подобает, мол, оспаривать решение Господа… — Петер произнес это блеющим голосом, явно передразнивая Посланников. — Решение Господа… надо же!

— Продолжай.

— А чего там объяснять?! Мы поспорили. Ну… и схватились.

— И Самуэль вступил с тобой в драку?

— Ясное дело. Когда схлопочешь по морде, то даешь сдачи, это уж само собой…

Ну наконец-то внятное слово. Однако история с дракой интересовала майора куда меньше, чем сценарий кражи фрески.

— В конечном счете, — заключил Ньеман (ему уже все это надоело), — Самуэль умер, и…

— Да нет же! Когда я дал ходу, Самуэль был живехонек! И даже в сознании! Богом клянусь, что не вру!

За время скитаний бомж успел подзабыть правила анабаптистов: у них запрещалось поминать Господа всуе.

— Значит, это не ты обрушил потолок?

— Да мне такое и в голову бы не пришло!

И верно: этот бродяга-сезонник был явно не способен придумать, как повредить подмостки в часовне.

— Тогда чем же ты объяснишь, что они развалились?

Парид пожал плечами — вылитый Саркози[75]. И уставился в пол.

— Может, это они все и подстроили.

— Кто — они?

— Да сами Посланники.

Поль Парид был явно более изворотливым, чем казался. Майор оперся локтями на стол. Такие случайные, но пикантные версии на допросах доставляли ему истинное удовольствие.

— А с какой стати им его убивать?

— Да мало ли что… Просто с виду-то они такие благостные, а на деле у них там полно всяких разборок. Пришили его, а потом подвели под несчастный случай.

Ньеман ни на минуту не допускал, что анабаптисты способны устранить Самуэля. Однако теперь у него возникла другая гипотеза, сложная, но вполне вероятная.

Самуэль был убит не Паридом и не Посланниками. Но когда анабаптисты обнаружили тело, они первым делом придумали устроить обрушение строительных лесов, чтобы инсценировать несчастный случай. Они не хотели, чтобы на их территории проводилось расследование, а главное, чтобы кто-то заподозрил, будто им свойственна человеческая жестокость.

— Когда ты сбежал из часовни, — спросил Ньеман, — в каком состоянии находился Самуэль?

— Ну… в поганом, но все-таки стоял на ногах.

— Ты думаешь, его потом убили?

— А как же еще это объяснить?

— Возможно, ты нанес ему смертельный удар? Который спровоцировал, например, кровоизлияние в мозг?

Петер устремил на комиссара пристальный взгляд. В его водянисто-голубых глазах читалось недоумение.

— Быть того не может! Мы просто заехали друг другу в морду несколько раз, только и всего. Это ж вам не Киншаса семьдесят девятого![76]

Ньеман знал, что человек может умереть даже от простого щелчка, если тот затронул жизненно важный орган, но в данном случае вынужден был признать, что эта стычка вряд ли могла окончиться таким образом.

— Когда ты узнал о смерти Самуэля, почему не сбежал?

— Чтоб меня не заподозрили.

— Молодец, Петер, умно придумано.

— Я понадеялся, что тут пройдет версия анабаптистов.

— Тогда почему же ты сегодня решил удрать?

— А куда ж было деваться — с моими-то судимостями?! Я мигом смекнул, что меня засадят до конца жизни.

Майор понимал, что пока еще рано безоговорочно верить истории Поля Парида, но выглядела она вполне правдоподобно. Да, на его подошвах остались следы крови, он был подозреваемым, но все-таки не убийцей. Ладно. Попозже он, Ньеман, зарегистрирует показания этого типа и тщательно изучит все подробности — не хватало еще погореть из-за какого-то пропащего бродяги.

— А как насчет того, что нашли у него во рту? — спросил он на всякий случай.

— Не понимаю, о чем это вы?

— У Самуэля во рту нашли камень.

— Ну и что странного? При всем том, что свалилось ему на башку…

— Да нет, ему положили его в рот ДО обрушения свода.

Парид не ответил. Он уже свое сказал. Притом сказал правду — Ньеман был в этом убежден. У него завибрировал мобильник. Вечно эта синхронность — одно накладывается на другое… Или, может, следствие набрало скорость? Эсэмэска от Стефани гласила: «ПРИЕЗЖАЙТЕ СРОЧНО».

Рекорд скорости.

Перед допросом Парида Ньеман поручил Деснос доставить Макса Лехмана с его оборудованием в Хранилище, чтобы провести радиографию собранной фрески в присутствии жандармов и команды техников. Стефани набила фургон всем необходимым и отправилась в Обитель, беззаботно проехав по ее запретной территории.

За последние двое суток это было уже третье вторжение, притом самое дерзкое: на сей раз они проникли в Диоцез, самое сердце «реактора». Но теперь им больше не требовалось ничье разрешение. Анабаптисты могли сколько угодно жаловаться Шницлеру: отныне Диоцез считался объектом срочного расследования, где полицейским были предоставлены неограниченные права.

Меньше чем за час Лехман успел сделать радиографию всех фрагментов фрески, и Ньеману не терпелось увидеть потаенную часть диптиха.

Он попросил Деснос заехать за ним: ему хотелось обсудить с ней результаты допроса Парида и его гипотезу о другом убийце.

Было семнадцать часов, солнце уже садилось.

— Это неправдоподобно, — заключила Деснос, выслушав майора.

— Ты имеешь в виду свод часовни?