И мы ушли.

А днем я приехала к дому Сони, чтобы встретиться с Дольче и поискать какие-то разоблачительные записи. А может, что-то другое? Мы не знали. Однако, когда дверь квартиры была открыта, сразу стало ясно, что найти нам ничего не удастся. В квартире царил такой бардак, что просто не было смысла туда входить…

– Дмитриев получил то, что искал, – сказал Дольче, все-таки пройдясь по комнатам.

– Почему?

– А смотри – в прихожей, в гостиной и в спальне все вверх дном, а в комнате Лешика – вещи на месте, абсолютный порядок. Даже на клавиатуре компьютера – слой пыли. Он нашел что хотел в других комнатах, поэтому в комнату пацана и не сунулся.

– Круто ты догадался, – обалдела я. – Кстати, глянь-ка, компьютер Сони пропал. Монитор, клавиатура и мышь есть, а системника нет.

Вообще-то я была рада, что мы не стали ничего искать, – я бы не выдержала. Тут пахло Соней, ее духами, ее вещами, ее привычками и любимыми ею сандаловыми ароматическими палочками. Тут было все так, как обустроила Соня, тут, наверное, бродило по комнатам ее привидение. Ведь не можем же мы после смерти взять и исчезнуть?

И еще тут ощущалось присутствие Дмитриева. Мне это наверняка показалось, потому что такого не могло быть на самом деле. Тем не менее я могла поклясться, что его звериный запах скопился в углах квартиры. От этой мысли тошнило.

Вечер я провела с Варькой, а на ночь уехала в студию Шельдешова. Утром, наверное только часам к десяти, Женя повез меня домой. По дороге он заявил, что нам надо быстрее решаться и начинать жить вместе.

– Жень, да что от меня-то зависит? – удивилась я. – Это ты женат, а я свободна, как птичка.

– Ну да… Только ты уж скажи мне, что готова, и тогда я разведусь.

– Может, лучше наоборот? – Не сочтите меня за стерву, но на этот раз я хотела ясного решения с его стороны. Без этих заявлений – «как ты хочешь, так и будет». Пусть предпринимает решительные шаги!

– Ладно. Я давно готов к разводу.

– А что тормозил?

Он вздохнул и немного помолчал, будто формулировал свой ответ с особой осторожностью:

– Из соображений чисто меркантильных.

– Вот как?

– Со дня смерти моего отца она перестала писать, – начал он, явно стесняясь собственных слов. – Вообще не берет в руки карандаш. Но у нее открылся талант менеджера. Это она сумела выкупить галерею, организовать ее работу так, что даже зарабатывает неплохие деньги. Она познакомилась со всеми нужными людьми, она может раскрутить если не кого угодно, то… Меня, например.

– И после развода ты побредешь голый, босый по миру, будешь в городах концерты давать…

– Не знаю. Может, и побреду. Только одно дело – оказаться под забором за великую свою любовь, а другое – просто так.

– Давай уж за любовь! – согласилась я.

На прощание я прижалась к нему так крепко, что он ахнул и засмеялся.

Выходя из лифта, я услышала, что в квартире звонит проводной телефон. А когда сняла трубку, на меня стал орать какой-то мужик:

– Вы что себе позволяете, суки! Вы думаете, я вам все спущу? Да вы у меня… Да я вас… То, что вытворил этот твой пидор…

Боже, это же Аветисян! Догадалась только по последнему слову, которое у меня уже четко ассоциировалось с этим человеком.

– Сергей, вы успокойтесь, вам нельзя так волноваться.

– Не смей гавкать, сука! Да я тебя… Ты понимаешь, что он наговорил? У нас все – ты слышала, коза такая, – все клиенты отменили запись! Вот он что сделал! Подумаешь, Надя к гадалке ездила! Так что такого?

– К наследственной колдунье, – поправила я.

– Ах ты… И если твой этот… еще раз сунется к нам, то я такое сделаю… – И тут он заговорил на тон ниже: – Я такое с твоей дочерью сделаю, что ты даже не представляешь.

Мне стало холодно, а потом – жарко. И тут со мной случилось то, что бывало всего несколько раз в жизни. Я взбесилась.

– Ты только попробуй хотя бы подумать о моей дочери плохо! – У меня заплетался язык. Думаю, в этот миг я находилась в непосредственной близости от самого настоящего инсульта. – Это ты не знаешь, что я с тобой сделаю. А детей своих спрячь особенно далеко.

Я даже не знала, есть ли у Аветисяна дети. Просто предположила – у таких, как он, обычно где-то сидит тихая жена, не говорящая по-русски, привезенная из горного аула, да полна горница детей.

Он что-то еще заголосил, но я уже не могла ни слушать его, ни говорить. Мне стало плохо на самом деле…

Пришла в себя я через минуту, не больше. Адреналин отхлынул, щеки перестали гореть, а руки – трястись. Ничего, я всем еще покажу!

Для начала надо было позвонить Дольче и попросить его больше не трогать Надежду. Если от нее все клиенты побежали, значит, мы отомстили выше крыши. Хватит, месть плохо отражается на карме.

Дольче не отвечал. Это означало, что он либо работает, либо… Не знаю что. Он даже в ватерклозет с мобильником ходил.

Я приняла душ, погрызла каких-то сухарей, которые завалялись в хлебнице, и поехала в Центр. Надо подготовиться к наплыву сбежавших из «Амадея» клиентов.

Около двух часов дня я стала серьезно беспокоиться за друга. Он не явился в Центр, он не отвечал на звонки. Надо было ехать к нему домой. Мне хотелось сказать другу, что угрозы Аветисяна еще раз подтвердили то, что мы поняли, побывав у березовской колдуньи: Надька нашу Боряну не убивала.

Номер Якова я не знала, городской телефон квартиры Дольче – тоже. Глупо. Могла бы давным-давно записать.

Дверь квартиры Дольче открыл его прекрасный любовник. В правой руке он держал бутерброд с ветчиной.

– Наташа! Как я рад тебя видеть!

– Я тоже рада тебя видеть, Яков.

– Как ты поживаешь? Как твоя красавица дочь?

– Спасибо, все хорошо. Где Дольче? Я звоню ему с утра.

– А ты не знала? Завтра свадьба у какого-то босса из думы, по-моему. То есть у его дочери, конечно, и Дольче готовит невесту к церемонии. Это в Больших Грязнушках будет. И туда его повез шофер.

– А вернется когда?

– Через пару дней. Свадьба будет три дня идти. В русском варианте и в мусульманском.

– Но мобильник? Он же с ним не расстается.

Яков рассмеялся с самым простодушным видом:

– Он забыл его, представляешь? Мы проспали, он спешил, нервничал – и забыл.

Это был прецедент.

– Ты уверен, что с ним все в порядке? Мне сегодня позвонил один тип, так он просто убить Дольче обещал.

– Да? – переспросил Яков, надеясь, видимо, на подробности.

Но мне уже не хотелось с ним говорить. Все-таки он мне не нравится. Жаль, что теперь не с кем поделиться своим выводом.