Кивнув, я вздохнул и, приведя в порядок мысли, направился по дорожке к калитке. Миновав сквер, куда в последнее время выходил, чтобы подышать свежим воздухом и отдохнуть от зубрежки, я свернул на Кленовую улицу и, заслышав бой часов на башне управы, прибавил ходу. Одиннадцать. До начала испытаний остался час.

До гимназии идти недалеко, но ведь мне еще нужно будет отыскать нужный кабинет. Да и приглядеться к другим экзаменующимся не мешает. Посмотреть, послушать, может, что интересное о комиссии узнаю. Тоже полезно.

Гимназия встретила меня гомоном и любопытными взглядами гимназистов в темно-зеленой форме с надраенными до блеска медными пуговицами.

Появление в «макарьевской» мужской гимназии незнакомого сверстника, да еще и в партикулярном платье, вызвало у гимназистов немалый интерес. Правда, лишь учащиеся старшего и выпускного классов демонстрировали его открыто. Младшеклассники старались не высовываться, хотя любопытные физиономии малявок мелькали на пути гостя с завидным постоянством.

– Горский, не видел, что это за фанфарон такой объявился у нас в гимназии? – Уже начавший ломаться голос заставил одного из выпускников отвлечься от беседы с приятелем.

Обернувшись, названный бросил короткий взгляд в сторону поднимающегося по лестнице ровесника, прищурился и, мысленно чему-то кивнув, наконец обратил внимание на окликнувшего.

– Нет, – лениво проговорил Горский, сняв форменную фуражку с лакированным козырьком, взъерошил и без того непослушные темные вихры и холодно усмехнулся в лицо собеседнику.

– «Нет, не видел»? Или «нет, не скажу»? – ничуть не смутившись под насмешливым взглядом, упрямо набычившись, рыкнул тот.

– Какая разница? – качнул головой Горский и усмехнулся. – А тебе что за дело до него, Кульчич? Ну поселился в нашем конце[5]новенький, пришел в гимназию устраиваться, должно быть. Что за шум? Беспокоишься о возможных конкурентах? Так выпуск уже… что тебе до школьных дрязг теперь-то?

– Низо-овский[6], – тихо прошипел Кульчич и, презрительно скривившись, ушел.

Горский глянул вслед удаляющемуся однокашнику и, довольно хмыкнув, вернулся к разговору с прежним собеседником, молчавшим во время короткого диалога выпускников.

– Ну и чего ты скукожился, Никита? – поинтересовался Горский, заметив попытку собеседника изобразить пустое место. – Все, кончился Кульчич. Был, да весь вышел. Выдержит испытания, и гимназия его больше не увидит. Можешь расслабиться.

– Ага. Можно подумать, если его не будет в гимназии, так он и по улицам шататься перестанет, – пробурчал Никита. – Не тут, так там допекать станет.

– Э, брат, да ты никак в пессимисты подался? – рассмеялся Горский. – Успокойся. Кульчичу уже приготовлено теплое местечко в училище, родители похлопотали. Учителей ему наняли, определили в помощники к мастеру, чтобы в тайны будущей профессии вникал. Так что не беспокойся насчет бедняги, скоро ему будет совсем не до развлечений.

– Ох, Миша… и откуда ж ты все знаешь, а? – чуть повеселел Никита. Слова приятеля его порадовали. Ну в самом деле, если днем Кульчич будет работать у мастера, а вечерами готовиться к поступлению в училище, времени на прежние гимназические шалости, до сих пор доставлявшие огромное беспокойство другим ученикам, у него не останется.

– Не все, Никита, далеко не все. Но многое, – с еле заметной ухмылкой заключил Горский, прислушался к чему-то… и улыбка стала явной. – И мои невеликие способности сейчас настоятельно рекомендуют выглянуть в холл. Идем?

– Зачем?

– Новенький знакомится с Кульчичем. Это будет забавно. Давай-давай, шевели ногами, иначе пропустим все самое интересное!

Горский устремился вперед по коридору, и Никита был вынужден догонять приятеля, хотя идея полюбоваться на то, как Кульчич унижает очередную жертву, ему совсем не нравилась. Но противостоять энтузиазму Михаила Горского мало кто мог. Даже учителя и те частенько шли на поводу у самого беспокойного ученика гимназии.

Они успели вовремя. Кряжистый Кульчич, вечно кичившийся своим «исконным новгородством» уже кружил акулой вокруг бесстрастно наблюдающего за ним юноши в партикулярном платье. В противоположность первому забияке гимназии, крепко сбитому, коренастому темноволосому Кульчичу, гость был худощав и довольно высок, и в отличие от гимназиста, абсолютно спокоен. В серых глазах, устремленных на насмехающегося над ним сверстника, застыло легкое недоумение, и это явное пренебрежение с каждой секундой все больше бесило Кульчича. А может быть, его выводил из себя тот факт, что вокруг уже собралось довольно много народу.

Наконец Кульчич понял, что стоящий посреди холла гость совершенно не собирается реагировать на его нападки. И ошибся.

– Какая забавная обезьянка. – Слова гостя разбили тишину, словно железный шар упавший на стекло.

Такого издевательства Кульчич стерпеть не смог и, не размениваясь более на слова, с рыком кинулся на обидчика.

Со стороны происходящее выглядело так, словно гость лениво шагнул в сторону, пропуская мимо себя несущегося на всех парах гимназиста. Но Горский-то знал, куда нужно смотреть, а потому оказался едва ли не единственным зрителем, успевшим заметить, как гость легким мимолетным движением руки поправил траекторию движения противника. Грохот, с которым Кульчич впечатался в задрожавшую под его весом тяжелую запертую дверь, вызвал у столпившихся на лестнице мальчишек одобрительный гул.

Задира отлип от содрогнувшейся двери и мягко осел на паркет, утирая юшку. В глазах муть, координации ноль… грогги.

– Вот так, – удовлетворенно кивнул Горский.

– Миш, ты знал? – дернул его за рукав Никита.

– Предполагал, – хмыкнул тот с неизменной полуулыбкой на лице.

– А…

– Окна моей комнаты выходят на сад дома, где он живет, – объяснил Горский. – Я каждое утро перед уходом в гимназию видел, как он занимается там какой-то гимнастикой, что-то вроде валлийского бокса, только с ударами ногами, как в шоссоне[7], знаешь?