Концептуальный музыкант Макс Квинта и после нокаута может на своих двоих держаться прямо.

— Мне бы на банальное пивко!.. Чтоб в вагоне с кем поговорить… Неужели в купе молчком, Инес! Пять железнодорожных ночей! А днем?.. Глядеть в окно? На елки?.. До Новосибирска, а?

Инна не слышит — она в прекрасном городе на Неве.

А рок-музыкант, получив от нее малость деньжат, весь в своей остаточной примосковской ярости: — На этом же самом месте! Клянусь!.. Встретимся, и я верну тебе, Инес, долг с накрутом. По тому, как и куда идет перестройка, через десять лет я, знаменитый, отдам тебе долларами.

— По тому, как и куда идет перестройка, ты отдашь мне юанями.

— Новосибирский через час с небольшим, Инес. Мне пора.

Она тихо:

— Давай помолчим.

— Давай.

— Мне пора. Я бы взял тебя в Сибирь… Взял бы… Хоть бы ты на флейте умела!

Что бы такое гордое ей выдать еще?.. Макс Квинта подбирает себе в помощь нежалкие слова. Интеллектуалкам оставить их на память. Обеим!.. Ух ты! А эта гамлетовская фишка с флейтой. Засевшая в памяти… Круто и как раз к случаю!

Максим вынимает из рюкзака небольшую флейточку. Протягивает.

— Попробуй.

— Я не умею.

— Это так просто… Дуть. И зажимать пальцами дырочки…

— Я не училась, Максим.

Максим вкладывает флейту ей в руки:

— Тут нечему учиться, Инес. Самый простой инструмент в мире. Дудочка. Неужели не попробуешь сыграть?

— Нет.

— Уверена, что не сумеешь?

— Уверена.

— А пробуешь играть на мне. Зачем?

Инна возвращает ему самый простой инструмент в мире.

Максим, махнув на прощанье рукой, повторяет:

— Хоть бы на флейте!

Он ускоряет шаг. Рюкзак за спиной, флейта в руках. Максим начинает играть.

Он прекрасно играет и на флейте. Ольга не зря им гордилась.

Ага!.. Это мелодия «Останься».

Флейта звучит, но все тише.

Максим уходит. По лицу его скользнула, застывает на время улыбка. Он потерял Ольгу. Но ведь он припомнил и наигрывает свою давнюю мелодию. Хоть что-то в дорогу!

Мелкий мусор! Ольга с веником в руках заметает из углов. Дряни всегда наберется!.. Движения Ольги несколько вялы.

Инна скоро вошла — скоро огляделась:

— Да, да, моя старшая сестренка, мети, мети! Жизнь — дело творческое… Без Максима и его развеселой «Квинты». Нормальная, в общем, жизнь, да?.. Я ведь только проведать. Я очень люблю тебя, Оль… Ну?.. Что у нас впереди?

— Заметать пыль.

Инна, стараясь весело и в отклик:

— Время подымать пыль и время заметать!

Она прошла, проскочила дальше, с уличным разбегом!.. остановилась возле Коли Угрюмцева. Заикающийся юнец уже привычно водил туда-сюда кистью.

Инна смотрит из-за его спины: — Зачем ты так бессмысленно малюешь?! Ну, я могу понять, когда так копеечно учатся. Переносят черточку за черточкой… А что ты переносишь?

— М-мне так лучше.

— Кандинский рисовал свободно, легко, он с кистью в руках иногда пел. Напевал! Свистел! Улюлюкал! — так легко подбирались, подсказывались ему краски. Сами собой!.. возникал цвет!.. А ты какой-то мученик. Дай-ка кисть, я хоть покажу тебе правильное движение руки… Мученик-абстракционист! Криворукий!

— Уйдите, п-п-пожалуйста.

Инна возвращается к Ольге.

— Оля. Отвлекись.

— А ты оставь мальчишку в покое. Пусть криворукий… Все мы по-своему криворукие.

Инна не унимается:

— Ну-ну, сестренка. Перестань!.. Не верю, что ты убита горем. Что потрясена расставанием… Знаешь, что мне сказал Максим на прощанье? Этот твой великолепный Квинта. Уже уезжая сказал. Уже с билетом в руках… Ах, если бы ты, Инес, была хотя бы флейтисткой.

Ольга молчит.

— Оль. Ну засмейся. Смешно же… Хотя бы флейтисткой.

Ольга молчит. Вот так простенько выглядит для других твоя неудача. Не выронить кисточку. Все мы криворукие.

Сестра Инна бранит! Рассуждает! опять, мол, у тебя был распадающийся мужчина. Так, мол, или иначе, женщина — один из осколков.

Отгоняя невеселую осколочную мысль, Ольга просит:

— Расскажи лучше про Питер.

— Про нашу последнюю вылазку — хочешь?.. Ну, во-первых, наша группа пополнилась… В автобусе нас теперь десятка два сумасшедших москвичей… Если уточнять, москвичек. По-страшному влюблены в Питер. Эй, Угрюмцев!.. Колян! Ты хочешь послушать?.. Про нас — про московских женщин, влюбленных в Питер?

— В-вот еще!

— А п-п-почему?

— Ты не д-дразнись.

— Я же шутя… Угрюмцев!

Инна подходит. Забирает у него из рук кисточку, повторяя:

— Я же шутя…

И рассказывает:

— Вот… В группе все малость сумасшедшие. Каждая со своей чудинкой. Колян!.. В группе и заики есть. И не такие еле-еле заики, как ты. Н-н-н-н-н-настоящие!.. Но самой колоритной в этот раз была старушка.

— Старушка? — удивляется Ольга. — Тоже ездит в Питер?

— Еще как ездит!.. Вся на эмоциях. Сухонькая. Бабуся нам вдруг призналась — она хочет остаться в любимом городе навсегда, но не знает, как это сделать. Она хочет. Это сильнее ее. Поэтому ездит в Питер, как можно чаще. У нее надежда — вдруг, мол, она умрет в экскурсионной поездке… И тогда ее в Питере же и похоронят. Все равно где и как, но в Питере.

Юнец корчит рожу: — Дать д-дуба в д-дороге?

— А ей в радость!.. Бабусе все равно. Лишь бы остаться в великом городе.

— Верните к-к-кисточку.

Но Инна кисть не отдает, удерживая тем самым общее к себе внимание: — Слушаем дальше. Я старушку не понимала. Подсмеивалась… Но вот однажды… Мы кружили где-то в пригородах Питера. В экскурсионном автобусе… И наткнулись на настоящие руины. Живого места нет! Все порушилось. Вековая пыль!.. Однако вдруг… Рядом… Среди руин… Забытый памятник. Обелиск… Остроконечный и высокий. Тоже тронутый временем, но какой мощный!.. Что там написано?.. А очень просто. НАМ, БРАТЬЯМ ОРЛОВЫМ… И все. Ни тебе — когда памятник. Ни — за что памятник. Просто — НАМ… Усталыми дорожными сонными глазами это прочиталось внезапно и радостно. Как удар. Ничего ведь вокруг. Ни души. Даже воронье не летает. И только острие обелиска прямо в небо… И так пронзительно было это простецкое НАМ!.. И знаешь, Оля… Это ведь я тебе как приманку… Знаешь, сестричка моя… На какой-то миг я бабульку эту сумасшедшую поняла и тоже захотела умереть там. В великом городе. В неродном, в общем-то, мне городе… Не знаю, о чем там думали остальные…