Он забросал яму землей, слой за слоем утаптывая ее. Потом выложил верх земляного одеяла дерном, чтобы черная заплата не выделялась посреди травы. Принес на дерн несколько охапок опавших листьев. Спустился с пригорка, посмотрел вверх. Догадаться, что здесь могила, было невозможно.

Ничто в мире отныне не напоминало о недавнем существовании двух людей — Елены и Теллера.

Антон вступил во владение имуществом Елены. Набив табаком ее выдолбленную из корня трубку, он вытер со лба пот, присел на пенек. Антон и помыслить не смел противостоять трем вооруженным убийцам. Что ему до инвалидов? Мало сильных, здоровых людей погибали у него на глазах? Да и не чувствовал Антон в себе решимости — в бой. Во-первых, после вчерашнего и сегодняшнего все болело. Во-вторых, если он не смог совладать с одной Золой, не говоря об Омаре, где ему справиться с тремя во всех отношениях превосходящими его профессионалами?

Но почему-то стояли перед глазами: израненный Теллер — с простреленными ногами он предпринял путешествие по реке, потом долго полз по склонам, оставляя за собой широкий кровавый след; Елена — засыпая, умирая, она нашла в себе силы четко произнести: «Инвалиды никому не делали зла».

О том, какую смерть принял Гриша, Антон предпочитал не думать. Он слышал, что некоторое время после смерти мертвых волнуют земные дела. Они как бы находятся рядом с живыми, которых просили о чем-то перед смертью, помогают им в меру своих сил. Никто, правда, не знает точной меры этих сил. Антон испуганно посмотрел по сторонам. Елена, Теллер — они где-то здесь рядом — ждут, смотрят на него.

Чего ждут?

И остальные инвалиды, должно быть, сейчас ковыляют по склонам — через овраг, мимо дачного поселка, вдоль реки. Им нелегко дойти… Или после смерти они не испытывают затруднений в передвижении? Антон в последний раз затянулся, выколотил трубку, обреченно поднялся с пенька.

У него было два скорострельных пистолета, достаточное количество патронов и страшный тесак Омара. На его стороне был фактор внезапности. Прилетевшие труженики смерти вряд ли ожидают нападения. Антон в последний раз оглянулся на могилу. Вернется ли он когда-нибудь сюда?

Поначалу Антон не испытывал ничего, кроме усталости и отупения. Так с ним случалось и прежде: сознание отключалось, иначе можно было сойти с ума. Миром управляло зло. Противиться злу было все равно что противиться смерчу, землетрясению, волне-цунами, проникающей радиации. К примеру, законы страны запрещали убивать школьников. Каждый случай расследовался. Но это была ненадежная защита. При встрече с вооруженными, да и невооруженными людьми Антон обычно опускал глаза. Встречаться взглядами с себе подобными было опасно. Он и сейчас шел по тропинке опустив глаза.

Куда?

Но мучить — зачем они прострелили Теллеру ноги? — распиливать живьем беззащитных инвалидов… Антон почувствовал, как в нем поднимается тяжелая ярость, как отрывается от тропинки взгляд. Он обнаружил, что тяжелый, полный свинцового недоумения его взгляд устремлен… в небо. Антон забыл, что несколько месяцев назад, когда он только попал сюда, мысль перебить инвалидов и завладеть их имуществом не казалась ему дикой.

Он вдруг понял, что нет, в сущности, более острого ощущения, нежели охота человека на человека. Раньше он всегда ощущал себя преследуемой или потенциальной жертвой, охотником — никогда. Он и сейчас выходил на охоту не по доброй воле. Он шел охотиться на вооруженных охотников, которые в свою очередь всласть поохотились на невооруженных и беззащитных инвалидов. Антон подивился странной закономерности: охотники с удовольствием охотятся на неохотников; затем на самих охотников без всякого удовольствия выходит случайный, но неотвратимый неохотник.

Как сейчас он.

У Антона закружилась голова. Жизнь спуталась, затянулась в нераспутываемый узел. Инвалиды могли запросто убить его, но вместо этого дали работу, помогли. Елена тоже могла убить его, но — подарила волшебную электронику, рассказала много интересного. Зола не только не убила его, но спасла от смерти, убив другого. Мир сделался угрюмым, темным и тесным, как переполненный, неизвестно куда несущийся поезд. В какую бы сторону ни сквозила мысль Антона — нигде не было ей простора и перспективы.

Антон вдруг обнаружил, что бежит бегом, — так не терпится ему приступить к делу… Узел распутался, торчащие во все стороны хвосты соединились в прямую линию, мысль обнаружила четкую и долгую, или недолгую — сколько ему осталось жить? — перспективу: он накажет убийц — сделает это, а дальше пусть будет то, что будет.

Антон вышел к оврагу, за которым начиналось болото, где по ночам светились змеи. В землянке на склоне оврага Елена отдыхала после походов за травами. Антон зашел в землянку — промыть и перевязать рану на плече, привести в порядок оружие.

Из болотного оврага к инвалидам было два пути. Один — вдоль стены по холмам. Антон подумал, что если солдаты пытали инвалидов, а они не могли не пытать их на предмет припрятанных ценностей, — существовал неписаный экономический закон, согласно которому лишаемый жизни должен был отдать все свое имущество убийце, — то вполне могли узнать, что где-то здесь шляются молодой дезертир и сумасшедшая старуха. Стало быть, могли и ждать у стены. А могли, и не ждать — старуха и дезертир не представляли для солдат большого экономического интереса. Второй путь — через болото — Антону показала Елена. Он был опасен: можно было провалиться в трясину, потерять сознание от ядовитых наркотических испарений. Елена шла впереди с шестом. Антон следом, замотав, как и она, лицо пропитанной самогоном тряпицей, оставив лишь щелочку для глаз. Антон не был уверен, что запомнил, как идти. Впрочем, это не имело значения. Деваться некуда. Болотный путь выводил в инвалидные тылы.

Антон вырезал из молодого гибкого дерева шест, замотал лицо сухой — самогона в землянке не было — тряпицей, ступил на сомнительную тропку, едва заметную в пузырящейся черной зелени. Елена говорила, что разметила путь вешками, но никаких вешек Антон не обнаружил. Только радиоактивные змеи, отдыхающие на широких красных болотных лопухах, как на кроватях, тупо и сонно смотрели на него, постреливая электричеством.

Вскоре Антон почувствовал себя, как если бы только что снялся с иглы после хорошей дозы очищенного наркотика, когда нет гнусного жжения в крови, свидетельствующего, что качество наркотика оставляет желать лучшего. Шест шел сам по себе. Антон сам по себе. Вокруг простиралась топкая мразь. Прежде в подобном состоянии Антон давно бы залег где-нибудь в укромном местечке. Нынче же шел, причем не по прямой дороге — по болоту, где шаг в сторону — и… «Хорошо хоть без мучений и быстро…» — Антон совершенно утратил контроль над собой, однако шест странным образом все еще втыкался в болото, ноги — прыгали по кочкам.

Сознание Антона раздвоилось, как крутящийся язычок светящейся, постреливающей электричеством змеи. Он двигался по болоту, различал красные лопухи, сухую траву на кочках, ощущал непередаваемую вонь от шеста, когда вытаскивал его из топи. И в то же время находился в другом мире. Там тоже присутствовало болото, но этот мир был составлен из непонятных прозрачных арок, сводов, акведуков и виадуков. Антон долго не мог уяснить: что это? Потом догадался: вода и воздух! В параллельном мире законы пространства и времени действовали иначе. Новый открывшийся Антону мир был бесконечен и одновременно состоял из крохотных кубиков-картинок. Каждый кубик-картинка, впрочем, если приглядеться, тоже был бесконечен, то есть как бы являлся миром в мире.