– В этой гипотезе есть какие-нибудь изъяны? – обратился Бовуар к команде, пытаясь прогнать из голоса нотку надежды.

Но хотя он надеялся, что изъяны найдутся, гипотеза была катастрофически логична. Он старался не смотреть на Николь, однако глаза его не послушались. И конечно, она с едва заметной улыбкой глядела на него. Она неторопливо, вальяжно откинулась на спинку стула.

– Отлично, Николь. – Гамаш поднялся и кивнул ей.

«Ах, как хочется поскорее рассказать об этом отцу», – подумала она.

– Таким образом, семейство Крофт сегодня остается дома, а когда получим результаты экспертизы, то посмотрим, – сказал Гамаш.

Заседание закончилось. Все предполагали, что завтра можно будет сворачивать следствие. Но Арман Гамаш знал, что никогда не следует полагаться на одну гипотезу. Он хотел, чтобы следствие не прекращалось. Просто чтобы подстраховаться.

Часовая стрелка приближалась к пяти – пора было отправляться в бистро. Но прежде он хотел сделать кое-что.

Гамаш прошел по бистро, кивнув Габри, который накрывал столики. Ряд коммерческих заведений располагался здесь единым блоком, и можно было обойти их все, не выходя на улицу. В задней части бистро Гамаш нашел дверь, ведущую в соседний магазин. «Книги Мирны, новые и старые».

Здесь он увидел потрепанный экземпляр книги под названием «Бытие». Он читал эту книгу, когда она впервые вышла из печати несколько лет назад.

Гамаш перевернул ее и посмотрел на заднюю сторону обложки с отзывами и короткой биографией автора, знаменитого врача и генетика из Университета Макгилла, доктора Винсента Жильбера. У доктора Жильбера на фотографии был довольно суровый вид для человека, который пишет о сострадании. Книга была посвящена его совместной работе с братом Альбером Майу в Лапорте, и речь в ней шла в основном о людях с синдромом Дауна. В целом это были размышления автора о том, чему он научился, наблюдая за такими людьми. О том, что он узнал о них, о природе человечества и о себе самом. Это был выдающийся труд о высокомерии, смирении и, в первую очередь, умении прощать.

Вдоль стен магазина стояли стеллажи, пронумерованные и заполненные в определенном порядке книгами, по большей части на английском, но и на французском тоже. Мирне удалось придать своему владению вид скорее не магазина, а библиотеки в культурном и уютном загородном доме. Она поставила два кресла-качалки рядом с камином и диван напротив. Гамаш сел в одно из кресел и принялся листать книгу, вспоминая ее мудрость.

– Вот хорошая книга, – сказала Мирна, садясь на противоположное кресло. Она принесла груду старых книг и пачку ценников. – Мы не знакомы. Меня зовут Мирна Ландерс. Я видела вас на собрании.

Гамаш поднялся и, улыбаясь, пожал ей руку:

– Я вас тоже видел.

Мирна рассмеялась:

– Меня трудно не заметить. Единственная черная в Трех Соснах, и вовсе не с осиной талией.

– В этом смысле мы с вами похожи, – улыбнулся Гамаш, погладив живот.

Мирна выбрала книгу из стопки:

– Вы это читали?

В руках у нее был потрепанный экземпляр книги брата Альбера «Утрата». Гамаш отрицательно покачал головой, понимая, что это, вероятно, не самое приятное чтение. Мирна перевернула книгу в своих громадных руках, словно лаская ее.

– Он выдвигает теорию, согласно которой жизнь – это утрата, – сказала она, немного помолчав. – Утрата родителей, утрата любви, утрата работы. Поэтому мы должны отыскать в нашей жизни более высокий смысл, чем эти люди и явления. Иначе мы потеряем и себя.

– И что вы об этом думаете?

– Полагаю, он прав. Я работала психотерапевтом в Монреале, но несколько лет назад переехала сюда. Большинство людей приходили ко мне из-за кризиса в их жизни, а большинство кризисов связано с утратами. Утрата брака или важных отношений. Утрата чувства безопасности. Работы, дома, родителя. Что-то заставляет их просить о помощи и заглядывать в собственную душу. И катализатором этого часто являются перемены и утраты.

– А это одно и то же?

– Для некоторых людей, не умеющих адаптироваться, видимо, да.

– Утрата власти?

– Да, это громадная утрата. Большинство из нас не возражает против перемен, если мы сами являемся их инициаторами. Но перемены, навязанные нам кем-то другим, могут ввести человека в прострацию. Я думаю, брат Альбер попал в самую точку. Жизнь – это утрата. Но, как подчеркивается в книге, утрата дает нам свободу. Если мы смиримся с тем, что нет ничего постоянного и перемены неизбежны, если мы научимся перестраиваться, то мы станем счастливее.

– И что привело вас в Три Сосны? Утрата?

– Это несправедливо, старший инспектор. Вы меня поймали. Да. Но не совсем обычная утрата, потому что мне, конечно же, всегда приходилось быть особенной и не похожей на других. – Мирна откинула назад голову и рассмеялась. – Я утратила сочувствие ко многим из своих пациентов. Двадцать пять лет я выслушивала их жалобы и наконец сломалась. Как-то утром я проснулась, совершенно выбитая из колеи после общения с сорокатрехлетним пациентом, который вел себя как шестнадцатилетний подросток. Каждую неделю он приходил с одними и теми же жалобами: «Тот-то меня обидел. Жизнь полна несправедливостей. Это не моя вина». Три года я предлагала ему и то и се, а он за три года и пальцем не пошевелил. И вот, слушая его в тот день, я внезапно поняла: он не меняется, потому что не хочет. У него нет желания меняться. И мы еще двадцать лет будем толочь эту воду в ступе. В тот день мне стало ясно, что большинство моих пациентов такие же, как он.

– Но все же некоторые из них пытались что-то сделать.

– Да, были и такие. Но им довольно быстро становилось лучше. Потому что они очень старались и искренне желали перемен. Другие же говорили, что хотят излечиться, но я думаю, что… правда, эта мысль не популярна среди психотерапевтов… – Она наклонилась вперед и заговорщицки прошептала: – Но я думаю, что многие люди любят свои проблемы. Это дает им всевозможные предлоги, чтобы не расти и смиряться со своей жизнью. – Она снова откинулась на спинку кресла и глубоко вздохнула. – Жизнь – это перемены. Если вы не растете и не развиваетесь, то топчетесь на месте, тогда как остальной мир быстро уходит вперед. Большинство этих людей остаются незрелыми. Они живут «тихой» жизнью, пребывают в ожидании.

– В ожидании чего?

– В ожидании того, что кто-то их спасет. Спасет или хотя бы защитит от большого страшного мира. Но дело в том, что никто не может их спасти, потому что это их проблемы, а значит, и решение должно быть принято ими. Только они сами могут себя спасти.

– «Не звезды, милый Брут, а сами мы виновны в том, что сделались рабами»[36].

Мирна оживленно подалась вперед: