Он говорил, а в его груди странно едва слышно грохотало. Будто где-то далеко раздавался долгий раскат грома. Жутковатое ощущение надвигающейся адской силы стихии.

– Ну так… – замямлил громадный бородач, начиная пятиться. – Я же от души…

– Ага, я так и понял, – фыркнул Рунт. – От той ее части, что у тебя в штанах выпирает.

– Не суди меня… – буркнул Легби. – Она у вас вон какая… Сроду таких не видал… А я десять лет один… Вам вон побаловаться, а я бы… замуж взял…

– Ишь ты, губы ты раскатал! – цинично заржал вдруг брюнет и перешел к своим привычным скабрезностям: – Сдался ты нашей Соньке. Она у нас огонь – вдвоем не потушишь, а ты, старый, один.

– И что? К бабе, Рунт, не только с зажиманиями надо подходить. Они доброту с заботой ой как ценят. Когда мужик ее одну только видит, а не только знай себе валяет, а потом на других еще поглядывает. За такого мужика, что с нее глаз не сводит, любая ухватится.

– Ну да-а-а-а! – продолжил ржать оборотень. – Ухватится. А за спиной этого доброго и заботливого знай себе за члены таких, как я, хвататься норовят. Голодным-то я, заметь, никогда не хожу.

– Может, кто и так. Но не все.

– Не все, ага. Но Сонька у нас точно не про тебя, заботливого. Горяча больно, да, Сонь? Ты с такой помрешь через неделю.

– Да ну и пусть! – огрызнулся бородач и тяжело зашагал прочь, а Рунт вперся уже совсем не веселым взглядом в меня.

– Тебе обязательно так делать? – ляпнула я и тут же пожалела. Видно же, что этому засранцу нравится всех дразнить и задевать. И меня в том числе.

– Что? – ухмыльнулся он.

– Прикидываться постоянно циничным ублюдком, что кайфует цеплять людей за живое.

– Не все слова понял, но смысл уловил. Я и есть тот самый циничный ублюдок, сладенькая Соня. И тебе очень даже нравилось, когда я тебя задевал за живое. Всем бабам это нравится. Или правильнее будет сказать – долбил в живое?

– Я бы сказала, как правильнее, да боюсь, опять взбесишься. – Я пошла мимо него из комнаты, но Рунт схватил меня, разворачивая к себе и заставляя врезаться в его грудь своей. Подцепил пальцем мой подбородок, вынуждая смотреть себе в лицо.

– А ты не бойся, скажи, – пробормотал он вмиг просевшим голосом мне в губы.

Как только глаза наши встретились, на меня будто волна-наваждение хлынула, окружив плотной золотистой пеленой. И на фоне этого странного сияния проявились сначала темные силуэты. Они стремительно обрели четкость, явив мне сперва девушку, почти девчонку, шатенку с яркими зелеными глазам и смугловатой, как у Рунта, кожей. С такой лучезарной улыбкой, что сердце невольно отозвалось трепетом. И тут же меня передернуло, потому что ее лицо обратилось окровавленным месивом, почернело, как сгорая, и исчезло. А ее место занял Рунт. И выглядел он просто ужасающе. Дико искаженное, измазанное гарью лицо, рот распахнут в безмолвном жутком реве, остекленевшие безумные глаза, по щекам ручьем слезы. Я бы упала, если бы он не держал, ноги прямо подогнулись.

– Тебе больно, уже очень давно. И ты боишься, – выпалила осипшим враз голосом. И попыталась освободиться. У меня все нутро прямо болело от увиденного, и его лицо, с печатью страшного горя, так и стояло перед глазами. – Пусти.

– Я-а-а-а-а? – насмешливо протянул он, чуть отстраняясь, но меня не отпуская. – Боюсь? И чего же?

– Что боли может стать еще больше. Но от меня такой опасности нет. Мне ведь не нужно никакое место в твоей жизни, которое потом может опустеть и снова ранить.

Рунт дернул головой, его верхняя губа задралась. Он реально оскалился на меня, но тут же справился с собой. Оскал обратился циничной усмешкой.

– Соня, тебе никогда и не светит никакое место в моей жизни. Твое место исключительно на моем члене. Но не принимай на свой счет. Это касается всех баб вообще.

Щемящую жалость к нему смыло новой вспышкой раздражения. Вовсе ведь не обязательно, что его таким засранцем сделала пережитая прежде боль. Есть же те, кто в принципе по жизни такие.

– Чудно, что наши взгляды в данном вопросе настолько совпадают. Такому мудаковатому козлу я бы точно не смогла бы найти места в своей жизни, даже если бы очень захотела остаться. Ведь с таких, как ты, кроме этого члена, взять больше нечего.

– Прекрасная Соня и ее странные обзывательства. Зато работаю я им как надо. Как тебе надо – уж точно, – усмешка стала еще шире, но вот щурится нехорошо.

– Вот сегодня ночью и посмотрим, так ли это без всякого зелья. А то мало ли, что там мне, опоенной, показаться могло. – Блин, вот я же недавно зарекалась с ним препираться. И опять.

Я таки направилась прочь из комнаты, но Рунт снова сцапал меня, теперь прижавшись сзади и обвив сильной ручищей за талию.

– Какие уж там смотрины, Соня, сразу к делу, – фыркнул он у моего уха и, наклонив голову, провел открытым ртом по коже шеи. Я вздрогнула и рвано вдохнула. По ощущениям не воздух, а сразу текучее пламя, что рвануло по кровотоку с каждым ударом заполошно замолотившего сердца. – Мм-м, запахла-то как сразу. Еще и тронуть тебя же не успел. И без всякого зельица. Ну разве соврал я чем Легби? Огонь ты, девка. Чуть прижмешь – и потекла. Повезло нам с побратимом, ох повезло. – И он резко отступил, отпуская. Меня аж качнуло. – Иди, вода стынет. Ночью все.

Сказал таким тоном, будто я была какой-то назойливой секс-попрошайкой, которая сама на него набросилась и клянчила, а он весь такой занятой, что готов до меня снизойти, но позже. Все же я права в своих выводах. Эпичный козлище он по жизни. И это даже хорошо. Прекрасно прямо. Вот уж к кому чувствами не проникнешься, как бы хорош он в постели ни был и сколько бы взрывных оргазмов ни подарил. И решив следовать, наконец, своей же установке избегать цепляться с ним языком, я и оглядываться не стала. Пошла на выход.

– Постой! – окликнул меня Рунт. – Одежку-то выбери все же.

– Ты же был вроде против этого?

– Я был против того, чтобы Легби тебе что-то дарил. Выбери, а я у него куплю.

– Я и сама могу купить. – Вернувшись к сундуку, я взяла то платье, что сразу мне в глаза бросилось. Темно-зеленая ткань, по переду – красивая вышивка. Подняла и развернула. Великовато будет, но можно подвязать в талии, и должно быть удобно.

– Может она… – хмыкнул Рунт и выхватил его у меня. – Иди мойся, я принесу. У тебя Легби денег не возьмет, а пока не уплачено, ты его не наденешь. И наперед запомни: принимать в Пустоши подарки от мужчин – чревато. Это дает им право претендовать на переспать с тобой, пусть и разок. Мы с Рэем тебя делить готовы только друг с другом и таких претендентов будем давить. Так что сделай милость – не бери ничего и ни у кого, если, конечно, тебя не заводит постоянный мордобой вокруг.

– Разве нет ни единого шанса, что мне могут дать что-то действительно от чистого сердца?

– Так, как старина Легби? От чистого сердца и железного стояка. Какое там сердце? Видела бы ты себя глазами мужика… Все, иди давай!