она ни была, вселила в неё вихрь горестных размышлений, потому что, если бы она потеряла Уилбура, никогда больше она не испытала бы таких ошеломляющих удовольствий, как она испытывала с ним, несмотря на всю свою разнообразную сексуальную жизнь, которая у неё была. Точно так же она вряд ли встретит такого доброго человека или кого-то, кого не оттолкнёт вид её лица. Уилбур, однако, беспокоился о том, что может означать её задумчивость, но он мог только догадываться.

- Я вижу что-то явно беспокоит тебя, Сэри, и я даже испугался того, что это может быть...

Выражение лица Сэри напряглось, и она притворилась:

- О, я в порядке, Уилбур! Я совсем не беспокоюсь...

- Я думаю, что со всеми этими прекрасными трахами, что мы делали, мож... может, ты беспокоишься насчёт того, что, ну, знаешь, это приведёт тебя к материнству?

Ход мыслей Сэри треснул, как тяжёлый сук.

- О, Уилбур! Мне бы это очень понравилось, я бы хотела этого! Я сделаю тебе малышей столько, сколько смогу, сколько ты сам захочешь!

Этим Уилбур увидел всю длину своего неверного толкования; и возникшее смущение легко отразилось на его лице.

- Чёрт, Сэри. Я только собирался сказать, что тебе не о чем беспокоиться, потому что забеременеть у тебя не получится.

- Ты не можешь?

- Нет, я боюсь, что не могу. Видишь ли, интимная часть меня отличается от парней здесь, так же как и моё семя. Моё семя такое, что оно не может заставить девушку родить ребёнка.

Глаза Сэри превратились в щёлочки.

- Как ты это знаешь?

- В той большой книге у меня на столе сказано об одной вещи, мой дедушка рассказал мне об этом, когда я был почти мужчиной. Слово, которое он использовал - ну, вероятно, слово, которое он знал, - было «несовместимо». Видишь ли, моё семя несовместимо с чревом женщин здесь. Значит, это не сработает - то есть моё семя.

Сэри попыталась понять это необычное слово, но вскоре сдалась.

Уилбур ещё немного продолжил:

- Э-э-э, дедушка сказал мне тогда: «Вилли, ты будешь дружить с девушками - и можешь поспорить - ты не сможешь сделать ни одной из них большой живот с твоим ребёнком», - но с этого момента Уилбур сократил то, что осталось от земного монолога своего деда, который продолжался: «Да, сэр, мальчик мой, ты можешь достать свой большой член и можешь трахнуть все эти чёртовы вёдра из Данвича. Один раз всунул, другой раз вынул, но ты НИКОГДА не сможешь их обрюхатить. Хм-м-м, ты можешь наполнить их своими сливками, как пекарь, заправляет проклятый канноли начинкой, и у них шансов вытащить ребёнка из своей вагины будет не больше, чем у муравья, который пытается тащить тюк хлопка! Это связано с тем, что твоя сперма НЕСОВМЕСТИМА с находящимися поблизости девушками...» - отсюда было и происхождение слова, которое Уилбур открыл. - Надеюсь, ты не разочарована, Сэри. Так и будет со мной. Скорее всего, у меня не родится ребёнок с тобой... Нет шансов, ну, один шанс на миллион.

- Это как?

- Один на миллион, ну... это означает очень мало.

- Уилбур, родится ли у меня от тебя ребёнок или нет, я всё равно хочу, - просияла она, - я хочу быть с тобой!

Вот и всё, что касалось промежуточной информации.

Однако после того, как солнце зашло в последний день июля, Сэри, казалось, почувствовала образную тучу, расползающуюся над их личным царством, которая угрожала невыразимо подавить её радость, но она не могла понять, почему она вдруг стала размышлять об этом. Днём Уилбур проводил больше времени за своим столом, писал, а также изучал другие тайные бумаги на своём столе, а также некоторые книги, настолько устаревшие, что их переплёты даже не сохранились. «Тайны червя» - она смутно разобрала на одном титульном листе, а на другом: «Слово - это жизнь». Уилбур смотрел на эти рассыпающиеся фолианты так, словно смотрел на больного любимого человека. Тем не менее, не наблюдалось снижения яркости его отношения к ней - во всяком случае, уменьшения - но между слоями его безраздельного внимания Сэри очень сильно ощутила вышеупомянутую тучу - тучу, наверняка, беспокойства. В начале вечера она видела, как он ходил взад и вперёд перед большим домом, заламывая свои огромные руки, а однажды он открыл старинные замки на дверях и вошёл внутрь. Услышала ли Сэри приглушённое, но гигантское фырканье, а затем что-то вроде жалобного писка? В этом она была уверена, наблюдая через крошечное окошко, а затем она смогла отметить, что писк напомнил ей одомашненного зверя, находящегося в муках страдания, настолько печально исходило это звуковое излучение. Затем вышел Уилбур, снова запер дверь, только чтобы повернуться, со слезами на глазах и ещё более выраженным беспокойством на лице. Это действительно была безграничная забота, как для человека, глубоко погрязшего в страданиях внутреннего бедствия. Сэри не произнесла ни слова, когда он вернулся в сарай для инструментов, но вместо этого попыталась облегчить это невысказанное беспокойство, прикасаясь к его гениталиям своим ртом. Этот жест его очень успокоил, но потом он высказал сожаление, что должен оставить её, чтобы выполнить какое-то невысказанное бремя, после чего вышел из сарая и настоял на том, чтобы она заперла за ним дверь:

- Ничего страшного, но будь осторожна, помни, - и помчался в направлении Сторожевого холма.

К этому моменту страдания этого человека оставили Сэри в полном ужасе, но хотя она и подавила некоторые из них - теперь, конечно, не в силах сопротивляться - подбирая странную, бледную связку израсходованного семя Уилбура там, где он оставил его на полу после её акта фелляции, и вставляя связку в свою вагину. Это повлияло на ещё полчаса чистого плотского блаженства, воздействие которого потребовало ещё получаса, чтобы восстановить её чувствительность и моторику.

К полуночи Уилбур не вернулся.

И к двум часам ночи тоже.

Глубина ночного неба давала мрачную уверенность в том, что старинным часам следовало верить, и поэтому Сэри не могла больше проявлять самообладание. В отчаянии она оделась, открыла дверь сарая и сразу же приготовилась начать поиски Уилбура. Но как только она вышла за пределы жилища...

Её глаза очень скоро начало щипать.

Из-за того, что у Сэри не было обонятельного восприятия, она не чувствовала запах дыма, который пропитал территорию, как туман; но даже в свете луны её глаза могли очень хорошо различать дымку, которая сообщала ей, что неподалеку горит огонь. Затем она