Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Николас и сам бегал с утра пораньше, нарезая круг за кругом, в те предрассветные часы, когда все преступники уже легли спать, а порядочные люди еще не встали, чтобы, например, разложить по прилавкам фрукты или разнести молоко. Подметки его старых башмаков глухо стучали о мостовую, когда он бежал по улицам, которые знал вдоль и поперек, проносился мимо одних и тех же домов трижды, четырежды, а порой и пять раз, пока ноги не начинали пылать огнем, а грудь не грозила вот-вот взорваться. Затем он возвращался в свою маленькую спальню в доме Бесс. Сжимал кулаки, упирался костяшками и пальцами ног в пол – и отжимался сколько мог: либо до полного изнеможения, либо до тех пор, пока Бесс не звала его завтракать.
Кабинет Дэна находился в дальнем конце зала. Снаружи днем и ночью торчал мордоворот Гарп, под массивной тушей которого трещал и прогибался любой стул. В Гарпе было добрых шесть с половиной футов – более крупного мужчины Николас в жизни не видел. Однако во всем мощном теле охранника, от острых скул до ссаженных кулаков, не было ни капли жира, ни намека на мягкость. Конечно, Гарпа никто не назвал бы самым сметливым парнем Старого города, но он отличался непоколебимой преданностью Дэну и неизменной горячей готовностью покарать любого провинившегося.
Гарп кивнул Николасу:
– Дэн хочет тебя видеть.
Николас невозмутимо кивнул в ответ, демонстрируя столь ледяное безразличие, что даже странно, почему лицо его не подернулось инеем. Гарп поднял громадный кулак и разок стукнул в дверь.
– Войдите, – раздался из кабинета голос Дэна.
Николас толкнул створку. Только в этот момент он решился признаться самому себе, что сердце его стучит гораздо быстрее, чем ему бы хотелось. Нет, не то чтобы он боялся Дэна. Скорее его терзала неопределенность, а еще в душе зарождалось возмущение тем, что его, возможно, ложно обвинили в каком-то грехе.
– Ты хотел меня видеть?
– Садись, мальчик. – Дэн указал на деревянный стул, предназначенный для посетителей.
Стол в кабинете отсутствовал. Стол, как однажды сказал босс Николасу, только мешает, когда приходится «поработать». Зато в углу приткнулся большой сейф, в котором Дэн хранил наличность, конторские книги и иногда, по слухам, заначки опиума.
Николас не сомневался, что Дэн не торгует опиумом постоянно – он просто любитель, время от времени пользующийся подворачивающимися возможностями. Управляющему бойцовским клубом требуется разрешение кого-то из главарей посерьезнее, чтобы ворочать крупными партиями, а Николас не думал, что Дэну охота, чтобы им кто-то понукал. Дэн из тех, кто любит понукать сам.
Кроме сейфа, в комнате стояло большое кресло, в котором, размышляя о состоянии своих дел, сиживал Дэн. И это была не какая-то там простая твердая деревяшка вроде гостевого стула. То было роскошное мягкое кресло, обитое красным, расшитым золотыми нитями бархатом. Такому креслу место где-нибудь в гостиной аристократа – а может, в салоне борделя.
Между прочим, если призадуматься, то, пожалуй, это кресло переехало сюда именно оттуда.
Стены кабинета были оклеены извещениями о боях – в основном о боях самого Даги-Дэна, хотя если какому-то бойцу Дэн симпатизировал особо, то заметка и о нем могла попасть на эти священные стены.
Сам Дэн был не слишком высок – ростом он не дотягивал до Николаса, который в свои семнадцать уже перевалил за шесть футов и все еще продолжал расти. Однако такие выдающиеся личности всегда кажутся крупнее, чем они есть. Поджарое, как у гончей, тело Даги-Дэна выглядело тугим переплетением накрученных на кости мышц. Бо́льшую часть своих огненно-рыжих волос он уже утратил, а взгляд его голубых глаз был тверже алмаза, хотя в данный момент глаза эти туманила задумчивость.
Николас сел на деревянный стул, поставленный прямо напротив кресла Дэна. Сел с затаенным облегчением. Если бы Дэн намеревался допросить или избить его, стул стоял бы в самом центре комнаты – так человека легче запугать. Желая захватить кого-то врасплох, заставить понервничать, погадать, когда и куда последует удар, Дэн любил ходить вокруг провинившегося бойца. А раз стул передвинули, значит, Дэн собирался только поговорить с Николасом, хотя сам Николас все еще понятия не имел, на какую тему.
Он ждал. Что бы ни творилось в его душе, Николас еще с раннего детства понял: показывать свои эмоции не стоит. Чем больше люди узнают о тебе, тем больше выгоды они хотят из этого извлечь. Нелегко было научиться сохранять бесстрастное, ни к чему не обязывающее выражение лица, изображая разве что легкую заинтересованность. Он никогда бы не показал, что зол, грустен или испуган – особенно испуган, ведь один лишь намек на запах крови привлек бы всех хищников в округе.
Дэн откинулся на спинку кресла, закинул ногу на ногу – ну просто король в часы досуга. Николас сидел непринужденно, не горбясь, не ерзая, ни в коей мере не проявляя неуважения – в общем, заботясь о том, чтобы Дэн увидел, что его совершенно не тревожит их встреча.
– Ты мне нравишься, мальчик, – резко сказал Дэн.
– Спасибо, – ответил Николас.
Он удивился, потому что Дэн вроде как никогда его особо не замечал, а если и обращался к нему, то со своим обычным «Неплохо, мальчик», которым награждал каждого бойца, который не проиграл боя.
– Я наблюдал за тобой. Ты не теряешь голову, делаешь свою работу и делаешь ее хорошо. – Взгляд Дэна остановился на сверкающих серебряных пуговицах жилета Николаса. – Есть у тебя некоторая слабость к показному блеску, но все мы не без недостатков. И эта слабость получше многих других. Ты не пьешь больше, чем следует, не шатаешься с красными от курева глазами. И ты выиграл все бои с тех пор, как пришел в клуб.
Николас кивнул. Он не представлял, к чему клонит Дэн, но решил держать язык за зубами, пока дело не прояснится.
– У меня тут появилась… возможность, скажем так. И я много думал о том, кому эту возможность предоставить. У нас в клубе немало бойцов, у которых опыта побольше, чем у тебя. Таких рослых, как ты, немного, зато они помассивнее, и потому у них больше шансов против намеченного соперника. Но ты мне нравишься. Мне нравится твое упорство, нравится, что ты не разлеживаешься, если тебя сбивают с ног. И, думаю, ты достаточно
