— Ирина, — сказал Серафим, — мы будем видеться часто…

— Я надеюсь.

— …но стоит подстраховаться. Вот средство экстренной связи, — он вложил в мою ладонь серебристый сотовый. — Там в списке только один номер, мой. Звоните при малейшем затруднении.

— Слишком дорогой подарок… — Я повертела телефончик в руке.

Серафим только приподнял бровь.

— Спасибо. А как же ваша работа? Вы говорили, что будете страшно заняты.

— Ирина… — Серафим с детским изумлением склонил голову к плечу. — Разве вы до сих пор не поняли? Я приехал в Пермь ради вас, и занят я буду исключительно вами.

— На самом деле я поняла. Хотела убедиться окончательно…

На перрон вышли вместе. Серафим нес мой саквояжик и держал меня за руку, словно я была маленькой девочкой и могла потеряться.

Привокзальная площадь приняла нас в натруженную, грязную ладонь. Замерзшие таксисты, зазывающие пассажиров, веселые мужики бодрыми голосами предлагающие купить почему-то дрели и болгарки. Пестрый киоск, исторгающий истошную песню с часто повторяющимся словом «воровайки», гроздь монтажников, облепившая железный остов магистрального рекламного щита. Осторожные, вкрадчивые снежинки, морозно-выхлопной запах города, милая родина-зима.

— Такси для влюбленных! — Выскочивший перед нами на дорогу парень был одной сплошной улыбкой.

Мы с Серафимом переглянулись.

— Я остановлюсь в «Замке», — сказал Серафим. — Один мой хороший знакомый мне рекомендовал эту гостиницу.

— Это в Камской долине, а мне совсем в другую сторону…

— Не важно, — сказал Серафим.

Парень подмигнул нам, и я улыбнулась в воротник куртки. Серафим открыл передо мной дверцу машины.

Я перешла на шепот:

— А этот ваш знакомый тоже… — я проглотила слово «даймон», — работник вашей организации?

— Нет, он владелец сэконд-хенда. Итак, где и когда мы встречаемся?

— Завтра выходной…

— Завтра, замечательно. Днем запишете продолжение истории, а затем — легкая вечерняя прогулка. Я заеду за вами в шесть. Покажете мне город?

— Конечно.

Мы говорили тихо-тихо, почти касаясь друг друга. Парень за рулем поглядывал в зеркало с живейшим интересом.

— Из свадебного путешествия? — не выдержал он наконец.

— В кустах гаишники! — ответил Серафим.

Парень дернулся и больше не оборачивался, сосредоточенно следя за дорогой.

Выходя у своего подъезда, я хрустнула льдом. Серафим опустил стекло и прокричал из медленно разворачивающейся машины:

— Ирина, ни в коем случае не выключайте телефон!

Я кивнула, помахала ему вслед и некоторое время стояла, улыбаясь, у треснувшей лужи, созерцая белую молнию, остановившуюся на поверхности льда.

В тот вечер огромная лужа у ворот постоялого двора «Полтора орла» впервые покрылась льдом. Вот и осень кончается, подумала Арника, стоя под облачным небом. Темным северным краем небо навалилось на дальние холмы, за которыми раньше был город Изсоур. Здесь, близ Сырого Леса, три большие дороги — из Антара, из Кардженгра и из самой столицы — превращались в одну, ведущую мимо ворот постоялого двора в этот великий город. С тех пор как Изсоура не стало, дороги год от года все больше зарастали бурьяном и постепенно сливались с окружающими пустошами. За все лето здесь проехало лишь два обоза — последние уцелевшие жители покидали эти места, двигаясь на юг, на поиски лучшей жизни. Отсюда были хорошо видны руины замка Иволин на самой высокой из вершин и пепелище, оставшееся от деревни.

Арника присела на корточки, ненадолго прижала ко льду палец и стала рассматривать возникшую маленькую луночку. Странно, думала Арника, почему в мире все гораздо легче ломается, нежели создается. Чтобы исчез след минутного прикосновения, воде и холоду придется трудиться целую ночь. Чтобы заново отстроить сожженный в одну ночь замок, понадобится, наверное, больше года. Может быть, где-нибудь далеко-далеко есть на свете такие края, где разрушать так же трудно и долго, как у нас — строить и чинить…

Стало зябко, и Арника привычным движением закуталась в длинные пушистые волосы. Ей летом исполнилось двадцать, но, так как никто к ней ни разу не сватался, она носила вышитую ленту на лбу и никогда не заплетала кос.

Однажды в раннем детстве она вдруг заметила, что не может быть вместе с другими людьми. Что-то отделяло ее от них, что-то прозрачное, но непреодолимое. И только совсем недавно Арника обнаружила, что пространство вокруг нее плотнее, чем везде. Скорее всего, оно сжато так, что один шаг вмещает в себя тысячу шагов и люди на самом деле гораздо дальше от нее, чем кажется.

Именно потому никто никогда не слушал ее речей, не приглядывался к выражению ее лица. Она старалась подходить к людям как можно ближе, но расстояние все равно оставалось очень большим. Сами люди этого не замечали, говорили с ней из своего дальнего далека, не заботясь о том, поймет Арника или нет. Расстояние часто искажало смысл их слов, а они сердились, порой даже кричали на Арнику, будто она была виновата.

Совсем иначе было с вещами. Вещи были рядом, их речи Арника всегда понимала. Цветные нитки говорили ей, как именно они хотят лечь на ткань, она всегда исполняла их просьбы, и лучше ее вышивок не было во всей округе. Блюда для особых гостей готовила только Арника. Выуявь тоже неплохо стряпала, но не знала, что обычно овощи и крупы сами говорят, как с ними нужно поступить, чтобы получилось вкусно. По скрипу ворот Арника могла определить, нравятся ли им въезжающие гости, а по едва слышным звукам из кладовой — догадаться, какое настроение сегодня у Закаморника, маленького существа, которого, кроме Арники, никто не видел.

Она могла беседовать с лесом и его существами так же непринужденно, как с домом и его вещами. Она знала, в какой из последних дней зимы начинает оттаивать ветер, и умела ловить в осенних лужах отражения пролетающих птиц.

Наступили сумерки, и глаза Арники поменяли цвет с голубого на серый. В сумерках она видела гораздо лучше, чем другие, — наверно из-за того, что мир вокруг менял цвет одновременно с ее глазами. Никто бы не разглядел цепочку всадников, движущихся по темному склону дальнего холма, как раз там, где раньше по вечерам мерцали тусклые огоньки деревни. А она разглядела. Один стремительно летел впереди, и остальные, усталые, изо всех сил торопились следом. Они спускались прямо в лес, где жил снегль. Конечно, они ничего не знали о снегле, иначе бы ни за что не поехали через лес сейчас, поздней осенью, да еще в сумерки, когда снегль, говорят, выходит на дорогу и, задрав клыкастую морду, ждет Первый Снегопад. А когда дождется, сразу же меняет цвет с дымчатого на светящийся белый. Арника проследила, как всадники скрылись среди облетевших, подернутых серебристым туманам деревьев, и вернулась к своему занятию.