«Мы видим то, что знаем, знаем то, во что верим, и верим в то, что видим», — философски заметила я, помещая в сеточку книгу, а под столик — дорожный саквояжик с торчащей наружу пластиковой бутылкой боржоми. Радио устроило истерику, уверяя, что нас не догонят, и поезд тронулся.

Поплыли огни. Москва темнела, уходила назад в пространстве и времени, проваливалась в прошлое. Дожидаясь, пока включат полный свет и можно будет читать, я прикрыла глаза.

— Добрый вечер, — сказал человек, усаживаясь напротив.

Я молча кивнула, а присмотревшись, заметила, что попутчик мой вылитый Серафим, по крайней мере при таком освещении. Правда, шире в плечах, старше и мужественнее, без лихорадочного вдохновения во взоре, без интеллигентских очков и бородки. Спокойное лицо с холодноватым, аристократическим выражением, светлые волосы слегка вьются над плечами, белый свитер грубой вязки оставляет открытой шею. Не успела я подумать, насколько прихотлива природа, создающая двоих практически идентичных внешне, но непохожих внутренне людей, как вдруг он улыбнулся углом рта:

— Все-таки купили Коэльо?

— Купила, — медленно ответила я.

— А я нашел-таки Натана Агоряна. — Серафим кивнул на котомку, лежавшую рядом с ним.

Поколебавшись между двумя одинаково глупыми фразами: «Вот как неожиданно мы с вами встретились» и «Что-то вы на себя совсем не похожи», я промолчала и уставилась в темное окно, где отчетливо виднелось мое озадаченное отражение.

— На меня свалилась срочная командировка в Пермь, отправили буквально через час после нашего знакомства, — пояснил Серафим.

— А, — только и ответила я.

Поезд набрал ход, черный подмосковный ельник слился с ночью, в вагоне вспыхнул свет, и началась дорога — качающийся долгий миг между домом и не-домом.

Проводница пошла по вагону, проверяя билеты. Легкая, маленькая, словно птичка, она присаживалась на краешек сиденья, брала билеты, сворачивала, аккуратно засовывала в кармашки маленькой книжки-сумочки, брала деньги за постельное белье, вспархивала и пересаживалась.

Возле Серафима она задержалась подольше, поинтересовалась, не родственник ли он знаменитого доктора Пичугина, именем которого названа в Перми детская больница, и многозначительно сказала: «Если что — обращайтесь». Мы получили от нее по пакету с влажными железнодорожными простынями, а Серафим в придачу еще и обещающую улыбку в тридцать два мелких беличьих зубика. Я принялась устраивать спальное место, попутчик же мой отложил пакет в сторону как вещь второстепенную и даже излишнюю.

Люди проходили мимо, закидывали на верхние полки сумки, несли куда-то детей под мышками и кипяток в кружках, но вся эта суета никак не касалась нашего купе, наполненного молчаливым присутствием Серафима. Пренебрегая всеми нехитрыми занятиями пассажира — не решая кроссворды, не перелистывая страницы, не чаевничая, не глядя пустым взором в окно, — Серафим словно бы чего-то ждал от меня с бесконечным терпением и спокойствием.

— И надолго вы в Пермь? — Я взбила подушку.

— Минимум на месяц.

— Долгие у вас командировки.

— Не всегда. Но на сей раз будет очень много работы.

— А как вы работаете? С кем и каким образом? — Я устроилась напротив него и приготовилась слушать.

— Чаще всего предоставляю автору материал по теме. Достоверный, проработанный, подробный.

Консультант. Эрудит. Какой-нибудь аспирант-историк, или литературовед, или культуролог… Я вспомнила, как на заре туманной юности, испытывая затруднения при написании финала некой повести (впоследствии стыдливо уничтоженной), обзванивала знакомых с вопросом, может ли человек застрелиться из арбалета. Исходя из того, что мне тогда ответить не смог никто, услуги консультанта показались мне вполне востребованными.

— Хотите кофе, Ирина? — спросил он, извлекая из недр дорожной сумки серебристый термос.

Я подставила свою синюю с корабликами кружку, и по вагону, затмевая все запахи, поплыл драгоценный аромат, яркий, как закатное марокканское солнце, рассеченное надвое черным силуэтом пальмы.

Я украдкой рассматривала Серафима: серые глаза, морщинки, резко выделяющиеся на загорелом лице, твердая складка рта, плавное, полное достоинства движение, которым он ставит кубок на стол… (Конечно, кубок, а не эту громоздкую кружку с загадочной надписью — INTERSIST.) Повадки аристократа, профиль, взгляд… Облик Серафима неуловимо и настойчиво напоминал мне кого-то из моих персонажей — непроработанных или вовсе не найденных еще, — литературный консультант словно ждал, чтобы я его придумала.

Образ человека всегда содержит в себе семена других образов — черточки, жесты, интонации голоса. Стоит дать волю воображению — и семена прорастают, меняется облик, брезжит другая судьба, иная реальность. Придумывание с детства было моей любимой игрой и причиной множества недоразумений. Я не успевала рассмотреть человека — настолько быстро он превращался в моих глазах в персонаж. И в результате неизменно проигрывала в гораздо более актуальной игре под названием «Разбираться в людях». Вот и Серафим на глазах утрачивал связь с окружающей действительностью, и уже не хотелось спорить с ним о таких мелочах, как эзотерика для бедных, и просилось уже на язык обращение «господин советник». И вдруг я заметила, что он прекрасно знает, что я делаю. Мало того — нарочно позирует, не только позволяя себя придумать, но и всячески тому способствуя.

Я замерла с пряником во рту, и он увидел, что я поняла.

— Не стесняйтесь. — Он улыбнулся.

— С чего вы взяли, будто я стесняюсь, чего мне стесняться, в самом деле? — Я залилась тяжелым, плотным румянцем.

— Своего воображения. — Он добавил мне кофе. — Я общался с немалым количеством авторов — и узнаю этот взгляд. Едва такой огонек появляется в глазах автора, точно знаю — меня втихомолку производят в офицеры белогвардейской разведки, или сажают за пульт управления звездолетом, или дают в руки меч о двух фигурных лезвиях…

— Так внешность благоприятствует! — засмеялась я.

— Внешность, Ирина, у меня разная.

Я ощутила на секунду холодок внутри. Серафим-разночинец в развевающемся шарфе, сосредоточенный, чуть наклоненный к собеседнику, прошел передо мной по мокрой улице.

— В Москве мы как раз закончили работу с одним человеком, — продолжал Серафим. — По-моему, вы его видели со мной тогда, на улице. Написал неплохой исторический роман и напоследок все донимал меня вопросом: должен ли герой в финале совершить… скажем так, некий нетипичный для него поступок или все же нет — не мог решить. Я устроил ему встречу с героем, они поговорили, и все решилось как бы само собой.

— Вы изображали… то есть играли роль этого персонажа и говорили от его имени? Ваша контора, значит, и такие услуги предоставляет? Потрясающе!

— Я никого не изображал. Я устроил встречу, — возразил он терпеливо.