Многие из нас не ограничиваются тем, что с радостью принимают желаемое за действительное, но и возвышают это до статуса софизма, используя вместо аргумента. Если мы принимаем какое-либо утверждение на том основании, что нам хотелось бы, чтобы оно было верным, а не благодаря представленным доводам или свидетельствам в его польэу, мы переходим в область софизма. Точно так же мы допускаем эту ошибку, отвергая что-либо исключительно потому, что не желаем верить, что это так.

Идти на работу в такую ужасную погоду? Кому от этого станет лучше? Нет уж, я лучше возьму выходной и полежу дома в постели.

(Должно быть, любой из нас в какой-то момент ощутил на себе силу этого аргумента. К несчастью, хотя могут существовать различные соображения за или против того, чтобы отправиться на работу, нежелание идти туда является достаточно убедительным только для нас самих.)

Наши желания редко имеют непосредственное отношение к вопросу об истинности или ложности чего-либо. Мы совершаем ошибку, когда пытаемся найти для них место в обсуждении доводов за и против. Предположение, что мир таков, каким мы хотели бы его видеть, может оправдываться с точки зрения солипсизма, но никуда не годится с точки зрения логики.

Конечно же, движение за охрану окружающей среды добьется успеха! Ведь иначе это будет означать конец для всего человечества.

(Тот факт, что нам хочется, чтобы действия движения увенчались успехом, еще не значит, что так и будет. Вполне возможно, что человечеству действительно скоро придет конец, и в таком случае все равно, продолжаете вы надеяться или пакуете чемоданы для переезда в другую вселенную.)

Бесплодные мечтания часто возникают, чтобы придать яркость нашему суждению о результатах событий, на которые мы не имеем возможности повлиять.

Он не может умереть! Мы без него не справимся!

(Может. Справятся.)

Смерть, раз уж о ней зашла речь, является предметом, к которому данный софизм особенно тяготеет. Он смягчает внезапный и окончательный характер смерти, превращая ее в нечто более приемлемое для нас, хотя наши желания едва ли смогут найти достаточное основание для подобных предположений. Босуэлл, посетив умирающего Юма, спросил философа о возможности жизни после смерти:

Рааве не будет более приятно иметь надежду на новую встречу с друзьями?

(Он назвал троих недавно усопших друзей Юма, однако последний твердо отрицал такое допущение. «Он признал, что это будет приятно, — сообщал Босуэлл, — но добавил, что ни один из них не разделял настолько абсурдного представления».)

Время, нодобно смерти, является областью, в которой наши желания подменяют собой способность влиять на события.

Нет, сегодня не может быть пятница! Я же еще почти ничею не выучил к экзамену!

(Насчет дня он ошибся, а вот насчет экзамена все верно.)

При принятии желаемого за действительное трудность состоит в том, что, когда вы хотите одного, а законы мироздания диктуют другое, возникает конфликт интересов, который вряд ли будет разрешен в вашу пользу. Поскольку это так, для вас было бы лучше потратить свое время на хоть какую-то подготовку к грядущему исходу, а не на мечтания о том, чтобы произошло что-то другое.

Банк обязательно продлит нам кредит, иначе мы просто не сможем выжить.

(Банковских управляющих не интересует ваше выживание. Они стремятся только к двум вещам: как заработать побольше денег для банка и хорошенько нажиться на бедняках.)

Большинство из нас уже давно являются мастерами применения данного софизма к самим себе. Если вы будете использовать его, чтобы склонить на свою сторону других, не забывайте о том, что в ваших доводах должны фигурировать их желания, а не ваши.

Этот бизнес будет процветать — ваши вложения принесут вам огромный доход!

(Такой вариант более эффективен, чем «Этот бизнес будет процветать — я стану богатым на всю жизнь».)

Со скользкими склонами настолько опасно иметь дело, что достаточно одного робкого шага, как вы начинаете скользить и не останавливаетесь, пока не достигнете подножия. Никому не дано взобраться по скользкому склону наверх, они предназначены исключительно для скатывания по ним навстречу катастрофе… Софизм, о котором идет речь, состоит в предположении, будто один-единственный шаг в определенном направлении роковым образом неотвратимо приведет к прохождению всей дистанции. Есть случаи, когда один шаг ведет к другому, и есть случаи, когда это не так. Не является ошибкой предположить, что после первого сделанного шага дальнейшие могут вести к неприятным для вас последствиям, однако чаще всего неверно предполагать, что это обязательно случится.

Но бывает и так, что человек обречен уже после первого шага — например, если этот шаг сделан с верхушки небоскреба. Однако в большинстве жизненных ситуаций нам предоставлен выбор — действовать дальше или остановиться. Те, кто противятся прогрессу, тем не менее зачастую прибегают к аргументу о скользком склоне, доказывая, что любые реформы неизбежно приведут к недопустимым результатам.

Я против того, чтобы снизить возраст начала употребления спиртных напитков с 21 до 18 лет. Это может привести только к дальнейшим требованиям снизить его еще — до 16. Потом это будет 14, и не успееммы опомниться, как наши новорожденные дети будут сосать вино вместо материнского молока.

Суть дела в том, что факторы, приведшие к произвольному назначению возраста 21 года началом потребления спиртных напитков может меняться. Нет ничего, что заставляло бы предположить будто они станут меняться и дальше или что общество должно и впоследствии отвечать на них снижением этой цифры.

Аргумент скользкого склона, как правило, подразумевает, что вы не можете ничего сделать, не зайдя черезчур далеко. Это клевета на человеческий прогресс, который зачастую основывается как раз на успешно сделанных маленьких шагах там, где большие шаги могли бы оказаться катастрофическими.

Если мы позволим французским кулинарным идеям проникнуть в наше общество, вскоре все наше меню будет состоять из улиток и чеснока, а наши дети будут распевать «Марсельезу».

(Впрочем, это может оказаться вкуснее пиццы и чипсов.)

В некоторых случаях на кону стоит принципиальный вопрос при котором, если один раз уступить, дальше будет позволено все что угодно. Здесь речрь идет уже не столько о скользком склоне, сколько об отвесном обрыве. Рассказывают, что однажды у знаменитого драматурга Джоржа Бернарда Шоу за обеденным столом состоялся такой разговор с одной хорошенькой леди:

— Вы согласились бы переспать со мной за миллион фунтов?

— Да, почему бы и нет?

— Очень хорошо, вот вам тогда пять фунтов.