– Пусти! – дернулся Генри.

– Ты шутишь, – процедил Манфред. – Отпущу я, как же! Кое-кто жаждет тебя видеть. – Он пихнул Генри вперед, подгоняя, потом обернулся. – Молодец, Билли. Скоро получишь небольшую награду.

– Спасибо, Манфред! – отозвался альбинос. Манфред поволок упирающегося Генри по коридору; когда они вышли на другую лестницу, Генри почти удалось вырваться, но Манфред заорал: «Зелда, где ты там?» – и откуда-то возникла тощая носатая девчонка, которая вцепилась Генри в руку и чуть ее не вывихнула.

От боли Генри отчаянно заверещал.

– А ну заткнись! – приказал Манфред. – Держи его крепче, Зелда!

Носатая с удовольствием завернула Генри руки за спину – у него прямо кости захрустели, – а Манфред крепко связал ему кисти липкой лентой.

– Потребуется фонарик, – похлопал себя по карманам Манфред. – Где он?

– Не волнуйся, захватила, – буркнула носатая Зелда.

Вдвоем они потащили Генри, который все еще пытался сопротивляться, дальше. Темные коридоры, опять темные коридоры, древние винтовые лестницы, вверх, вниз… Наконец вокруг замаячили более или менее знакомые ему помещения: именно здесь они с Джеймсом проводили то последнее, роковое, Рождество.

– Мы еще не пришли! – прошипел Манфред.

Последовала еще одна лестница, наверх, и Генри со своими конвоирами очутился в сумерках, озаренных мертвенным светом газовых рожков, шипевших по стенам. Газовые рожки Генри прекрасно помнил, а вот сами стены, некогда оклеенные шикарными тиснеными обоями, теперь могли похвастаться разве что обилием сырых плесневелых пятен да паутиной.

Перед облупившейся дверью, выкрашенной черной краской и покрытой царапинами, они остановились, и Манфред постучался.

Во рту у Генри пересохло от страха, и примерно там же колотилось сердце, которому полагалось находиться в груди.

– Кто там? – осведомился сиплый старческий голос.

– Дедушка, это я, Манфред. Угадай, кого я к тебе привел? Хочешь увидеть сюрприз? – Манфред дернул Генри за шкирку и нехорошо ухмыльнулся.

– Кого? – обрадованно проскрипел старик из-за двери. – Его? Заходи, заходи скорее, тащи его сюда!

Генри весьма грубо впихнули в комнату, и он оказался лицом к лицу с самым дряхлым старцем, какого когда-либо видел. Неужели это сморщенное пугало в инвалидном кресле когда-то было кузеном Зики? Нет, если присмотреться, то что-то общее есть, особенно недобрые, глубоко посаженные глаза и тонкие губы, поджатые в жестокой усмешке. Духота в комнате стояла невыносимая: за согбенной спиной старика, в камине, полыхали не то что дрова, а целые бревна, а пол толстым слоем устилали вытертые ковры, и к тому же окна были плотно занавешены толстыми бархатными шторами.

– Прелестно, – прокаркал старик. – Глазам своим не верю, это же дорогой братец Генри!

В горле у Генри застрял комок, и слова наружу не выходили, да их и не было – от растерянности.

– Поди-ка поближе, – поманил Иезекииль.

Манфред с Зелдой совместными усилиями подтолкнули Генри вперед. Оказавшись ближе к огню, мальчик почувствовал, что сознание у него мутится от жары. А старик-то весь обмотан пледами! И как он не задыхается?

– Так-так, – недовольно пробормотал старик. – А ты, как я погляжу, совсем маленький, верно?

– Мне одиннадцать, – получилось у Генри хрипло, будто ему было сто одиннадцать. – То есть на прошлой неделе столько было.

Старик угрожающе нахмурился.

– На прошлой неделе? – язвительно переспросил он. – Ты имеешь в виду, девяносто лет назад?

– Не совсем так, – расхрабрился Генри. – Во всяком случае, не в моем восприятии.

– Ах, скажите пожалуйста, «восприятие»! – передразнил старик. – Ты ведь всегда в умниках ходил? Ну и что теперь, попался, умник?

Генри только и оставалось, что кивнуть. Правда есть правда.

– И где же ты прятался?

Мысли Генри отчаянно заметались. Нельзя же выдавать кухарку!

– В шкафу, – брякнул он.

– В каком шкафу? Где именно?

– В кухне, – быстро добавил Генри. – Меня никто не видел, а ночью я вылезал подкрепиться.

– Далеко же ты залез на этот раз, а? – ядовито спросил Зики.

– Угу, – вяло отозвался Генри.

– Как мы с ним поступим, деда? – кровожадно поинтересовался Манфред.

– Запрем на чердаке, – предложила Зелда, – с мышами. Летучими и бегучими. – Она радостно хохотнула.

Старик потер колючий подбородок.

– Обдумаем. Где Времяворот? – резко спросил он.

– Не знаю, его пес утащил, – пожал плечами Генри.

– Утащил-таки? Хорошая собачка, принесет хозяину еще один сюрприз. – Морщинистая физиономия старика расплылась в усмешке, и это было еще страшнее злобной гримасы: зубов у Иезекииля осталось всего ничего, да и те были черные и кривые.

В глубине души Генри был уверен, что Душка просто хотел поиграть, но спорить со стариком как-то не тянуло.

– И где же мой преданный песик? – прошамкал старик.

– Нес шарик и не донес, – сообщил Манфред, – выронил, потому что дурень Билли его пнул.

– Пнул? – заорал Иезекииль, брызгая слюной. – Эта моль белесая осмелилась пнуть мою собаку?! Паршивец! Почему ж ты не отыскал Времяворот, простофиля, тряпка, тюфяк!

Манфред отчетливо скрипнул зубами и кисло ответил:

– Ты просил привести мальчишку, я тебе его привел. А шарик и Билли найдет.

– Тьфу! – Старик смачно сплюнул в огонь. – Пусть поторопится!

– А этого куда – на чердак, да, сэр? – с надеждой подала голос Зелда. – И пусть там сидит, пока вы его обратно не отошлете?

– Нет, прах меня побери, это слишком ненадежно. Там проходной двор. Вот что, тащите его в подземелье! – И, скрипнув креслом, старик повернулся к Генри спиной.

При слове «подземелье» Генри содрогнулся, несмотря на удушливую жару.

– Разве нельзя мне остаться здесь? – взмолился он. – Я не помешаю, я тихо, как мышка, я… Я мог бы пожить у Чарли Бона, он…

– Остаться? – не поворачиваясь, переспросил старик. – Чего захотел! Ни за что. Уберите его с глаз моих долой, видеть его не могу. Ишь какой – румяненький, молоденький, здоровенький! Я сказал, вон его!

И Генри вытолкали вон.

– Не надо! – упирался он. – Ну пожалуйста, пустите! Ну что же вы делаете-то!

В коридоре Манфред и Зелда, не обращая ни малейшего внимания на его мольбы и брыкание, залепили Генри рот куском черного пластыря, после чего потащили вниз, через холл, и куда-то на улицу, в темноту и адский холод. От холода Генри почему-то обмяк, и силы его покинули. Больше он не вырывался, и конвоиры повели его через заснеженный двор.