«Боюсь, что я, неровен час, пораню вас как-нибудь, фройляйн, своей солёной дубиной, – говорит он, – лучше мы сделаем по-другому».

Ну, тут он забрался вниз и принялся меня так лизать, что я думала с ума сойду. И когда под конец я была уже в полном изнеможении, он говорит:

«Вот теперь и мне можно».

Выпростал мне титьки наружу, вставил меж ними свой хвост и так отшлифовал меня между грудями, что брызги его мне аж до лица долетели…

– И что? – спросила я. – Главный официант тебя всегда только между грудей делает?..

– Да, нет же, сейчас уже больше не делает… – рассмеялась она, – это ведь случилось два года назад, когда мне было только одиннадцать лет… нынче он сношает меня по полной программе… я же тебе сказала, ты можешь пойти со мной и сама на всё полюбоваться…

Мы добрались до её дома, и пошли через зал ресторана.

– Леопольд, – обратилась она, – отец дома?..

– Нет, – ответил он, – отец нынче в кофейне.

– А мать?..

– Она ещё спит…

– А Иоганн?..

Он рассмеялся:

– Тот в Симмеринге…

Она сказала:

– В таком случае пойдём наверх…

Леопольд изменился в лице и прошептал:

– Сию минуту приду…

Это был низенький человек с безусым, морщинисто-жёлтым лицом и длинным, кривым носом. Мне он показался отвратительным, но я сгорала от любопытства увидеть его стержень.

Мы поднялись в комнату для обслуживающего персонала, просторное, выкрашенное белой краской помещение, в котором стояли четыре железные кровати.

Сразу вслед за нами появился и Леопольд.

Он был несколько смущён моим присутствием, однако Мелани бросилась на кровать и позвала его к себе.

– Может быть, – сказал Леопольд мне, – фройляйн тоже хочет малость попудриться?

Затем он опустился на колени откинул платье Мелани и погрузился лицом в ее лоно

Я уселась в изголовье и смотрела, как она закатывает глаза.

– Погоди, – сказала я, – я тоже тебе кое-что покажу… – и набросилась на неё, задрала ей платья повыше и с исключительным воодушевлением принялась за её грудь. Сиськи у неё были такими же большими, как у Клементины, только они не болтались безвольно туда-сюда, а точно большие тыквы крепко и туго выдавались вперёд, и кроме того на них имелись маленькие розово-красные сосочки.

И сколь бы ни сжимать и ни сдавливать её грудь, та с неизменным постоянством эластично поднималась вверх.

Я обрабатывала её руками, и в завершение принялась покусывать и облизывать соски.

Она визжала под моими ласками и от Леопольдовых поцелуев в плюшку подбрасывала попу высоко вверх.

– Я этого не перенесу… я этого не перенесу, – кричала она, – о боже… как хорошо… да… только лижи мне титьки… только лижи их… Иисусе, если б я только могла… если б я только могла, я хотела бы тоже что-нибудь сделать… я тоже хотела бы тебя лизать… почему бы нет? – внезапно сказала она, на короткий миг прервав свои извивания и подскакивания. – Что ж тут особенного… если б я только могла дотянуться до твоей плюшки… мне хотелось бы делать тебе то же, что Леопольд… А-а… а-а… а-а…

Она орала так громко, что я испугалась, отпустила её грудь и заметила:

– Не услышал бы нас кто-нибудь…

Леопольд прервался и сказал:

– Здесь ни одна душа ничего не услышит.

Слюна и влагалищный сок капали с его губ. Он утёр рот и заявил:

– Сейчас она у меня ещё и не так заверещит.

С этими словами он приготовился улечься на Мелани.

Она крикнула:

– Полюбуйся теперь на его шлейф.

Я скользнула поближе к Леопольду, который, лёжа на Мелани, услужливо приподнялся достаточно высоко, чтобы я имела возможность с удобством всё наблюдать. Это была самая длинная штанга из когда-либо виденных мною прежде, и она была изогнутой как первосортная колбаса. Я в изумлении схватилась за неё и уже не могла отказать себе в удовольствии обойтись с этой спаржей так, как и надлежит обходиться со спаржей, а именно сунула в рот головку.

Леопольд играл грудями Мелани, не позволяя ей замечать, чем я внизу занимаюсь. И судорожная пульсация его головки была настолько мощной, настолько энергичной, что едва не распирала мне челюсти.

Я играла с ней языком, потирала оставшийся снаружи стебель ладонью и не уставала дивиться тому, какой длинный путь мне приходилось проделывать от жёлудя до самого корневища.

Тут Мелани сказала:

– Хватит, дай ему теперь посношаться, Пепи.

Мне пришлось отпустить его, и я с ещё большей завистью взирала на плюшку Мелани. Её толстые белые ляжки переходили в круглую как шар задницу, и на мягких подушках подобно чёрной розе лежала её раковина. Она была широко распахнута и по краям блестела от влаги, и всякий раз, когда Мелани смыкала срамные губы, наружу выступала белая капля и словно жемчужина повисала на тёмном волоске.

Мелани издала протяжный вопль:

– А-ах… а-ах… а-а-а-а…

– Пепи, – крикнула она, – гляди теперь, насколько он входит, если не веришь…

Видеть я этого не могла, но схватилась за милую душу, и таким образом на ощупь определила, как его якорь всё глубже и глубже погружался на дно, пока в руке у меня больше ничего не осталось, кроме двух катушек с мотком спутавшихся волос.

Затем она перевела дух и сказала:

– Только с Леопольдом я не могу не кричать так… потому что тогда… у меня всё время подкатывает… а-а… а-а!

Леопольд работал как паровой молот. Его зад взлетал высоко вверх и опускался вниз. Но поскольку Мелани цепко обхватила его тело ногами, то при каждом ударе она перемещалась вместе с ним туда и обратно, и вся кровать под ними ходуном ходила. Я снова перебралась к изголовью и устроилась попой на подушке. Я увидела, как Леопольд так стиснул вместе обе груди Мелани, что соски оказались совсем рядом, касаясь друг друга, и держал их во рту сразу оба.

Я подняла юбки и решила, что на этом пиршестве мне непременно тоже должно кое-что перепасть. Мелани заметила это и сказала:

– Полижи-ка и её…

Леопольд повернул лицо в мою сторону, я подставила ему свою отверстую раковину, и он без промедления принялся выбивать на моём клиторе такую барабанную дробь, что, откинувшись на спинку кровати, я затряслась от сладострастия. Леопольд был виртуозом этого дела. Языком он умел стучать так же жёстко, как и тем медиатором, которым господь по своей щедрости снабдил его для земной жизни, и таким образом наяривал на мне в том же ритме ту же мелодию, какую внизу исполнял на балалайке Мелани. Я просто не знала, куда мне от блаженства деваться, и изо всех сил сдерживалась до тех пор, пока одновременно не накатило на всех троих.