Не удержался и все-таки глянул в лицо трупу, обнаружив вместо него лишь кровавые ошметки. За что и был наказан собственным организмом — приступ рвоты вывернул его наизнанку.

Когда отпустило и Андрей наконец смог поднять голову, он обнаружил их маленькую группу, собравшуюся возле пролома в стене и ощетинившуюся трофейным оружием. Николай Абрамович, который заимел вторую винтовку (подсумка у немца с собой почему-то не было), участливо спросил:

— Андрей, вы в порядке?

— Да, теперь в полном! Извините. Нам нужно уходить.

Наружу Андрей полез последним, сначала Родзинский-«старший» с винтовкой, потом пацаны и уж затем Андрей.

— Первая и, как мне казалось, самая тяжелая часть нашего плана выполнена. Теперь нам туда! — заговорил Николай Абрамович, просто лучась от радости, и указал рукой направление дальнейшего движения.

Дважды просить себя никто не заставил, и через минуту группа уже скрылась в темноте ночи.

Не прошло и получаса с момента побега, а комендант Маутхаузена штандартенфюрер СС Франц Цирайс, прибыв в комендатуру лагеря, организовал преследование смертников. СС не имело достаточных сил для организации погони за таким количеством беглецов, поэтому местной жандармерии был дан приказ: «Схваченных беглецов привозить обратно в лагерь только мертвыми». Бургомистры окрестных населенных пунктов собрали на сход население и объявили бежавших опасными преступниками, которых нельзя брать живыми, а следует уничтожать на месте. Для поиска смертников привлекались части СС и вермахта, фольксштурм (народное ополчение), члены нацистской партии и беспартийные добровольцы из местного населения, гитлерюгенд и даже аналог гитлерюгенда для девушек. Так как из гражданских многие из участников-преследователей и большинство эсэсовцев были страстными охотниками, данная акция получила цинично-шутливое название Muehlviertler Hasenjagd, что переводится с немецкого как «Охота на зайцев в округе Мюльфиртель».

Как очень скоро выяснилось, главные их трудности только начались. Николай Абрамович совершенно не помнил маршрут, которым он добрался до места своей случайной встречи со спасшим ему жизнь австрийцем, что, в общем-то, и немудрено, тогда он бежал просто куда глаза глядят.

По лесу шли уже часов шесть-семь, стараясь держаться одного направления. Если сравнивать лес, по которому они двигались, с русским, то ему бы больше подошло название кустарник. Разве ж это лес, если вокруг, метров на сто, прекрасно все проглядывается.

Устали очень быстро, даже Андрей, который всегда старался поддерживать себя в хорошей форме, и то начинал выбиваться из сил, а каково было Николаю Абрамовичу? Его винтовку уже давно, как эстафетную палочку, передавали между собой близнецы.

Андрей старался идти впереди их маленькой группы, метрах в двадцати, поэтому он и выбрался первый из леса. А выбравшись, тут же упал на землю.

Лес заканчивался на краю возвышенности, а дальше в низине, где-то в километре от того места, где из леса вышел Андрей, начиналась австрийская деревня. Аккуратные каменные дома с благоустроенной территорией и маленькой площадью посередине деревни, каменный мостик через небольшую речушку, кусты живой ограды, теперь слегка припорошенные снегом. «Как же здесь летом красиво, наверное», — подумал молодой человек. Эту замечательную картину портило только одно: на площади парень без труда различил армейский грузовик, у которого стоял офицер и сновали солдаты. Но самое плохое было не это, Андрей разглядел двух кинологов со своими питомцами около одного из домов.

«Собаки — это плохо, на хвост сядут — не оторвемся».

Андрей развернулся и пополз в лес, чтобы предупредить идущих следом членов группы.

Притормозив близнецов и дождавшись Родзинского-«старшего», Андрей заговорил:

— Впереди деревня.

— Да, но в нее нельзя — там немцы.

— Действительно немцы! А вы как узнали? — удивился Андрей словам Николая Абрамовича.

— Дорога вспоминается! Правда, когда я вышел на эту деревню в прошлый раз, немцы въехали в нее на моих глазах. Из этого можно сделать вывод, что мы выбиваемся из графика. Но есть и радостная новость, отсюда нам недолго осталось, часа два пути, не больше.

— Новость действительно отличная. Предлагаю деревню обойти восточней.

— Ну что ж, тогда не будем задерживаться.

Николай Абрамович поднялся, а за ним и остальные.

Как и прежде, Андрей пошел вперед, на этот раз увеличив дистанцию с остальной группой метров до ста.

Минут через тридцать пути он вышел на край поляны. Она была небольшой, метров сто в диаметре. Пока ждал остальных, придирчиво изучил ее, но никаких следов присутствия человека так и не обнаружил.

По уму, конечно, поляну нужно было просто переползти, но такой способ передвижения убил бы много времени, а они и так выбились из графика, поэтому приняли решение пересекать открытую площадку стоя.

Андрей на чуть согнутых ногах осторожно двинулся вперед. За ним метрах в трех шли Коля и Михаил, замыкал шествие Николай Абрамович.

Они уже были на середине, когда со стороны деревни на поляну выехал всадник. Почему, несмотря на обострившиеся чувства, они его не заметили, Андрей объяснить себе не мог. Возможно, стук копыт заглушала прошлогодняя листва, а может, конь был специально дрессирован для охоты, но тем не менее появление всадника было полной неожиданностью.

Для австрийца эта встреча тоже была нежданной, он даже не успел притронуться к карабину, висевшему у него на плече, а винтовка Андрея, оказавшегося проворней, уже смотрела на него.

Австриец поднял руки, показывая, что не вооружен, но было видно, что он не испугался.

На вид ему было лет шестьдесят, добротный охотничий костюм и породистая лошадь (в лошадях Андрей разбирался) выдавали в нем как минимум зажиточного бюргера.

Андрей продолжал держать австрийца на прицеле, и, если бы тот мог читать мысли, его хладнокровие подверглось бы серьезному испытанию. В эти секунды Андрей вел нешуточную внутреннюю борьбу на предмет того, стоит ли оставлять жизнь австрийцу.

В первое мгновение после всего увиденного в лагере у Андрея возникло просто огромное желание застрелить австрийца. Немцы, австрийцы — какая разница, один хрен — «рейхсдойче».

Хочется сделать небольшое историческое отступление. Австрийцам после аншлюса с Германией был пожалован эксклюзивный политический статус — «рейхсдойче» (нем. Reichsdeutsche). Статус говорил, что они являются имперскими немцами, иначе говоря, немцами, постоянно проживающими на территории Германии. Этот статус был в Третьем рейхе, несомненно, намного выше статуса «фольксдойче» (нем. Volksdeutsche) — этнические немцы, граждане других государств, признававшиеся по крови такими же немцами, хотя Третий рейх не давал им те же права и привилегии, что и собственным гражданам, имеющим статус «рейхсдойче». Ряд других уважаемых немецкими фашистами германских народов Европы (англичане, шведы, датчане, норвежцы, голландцы, фламандцы, германошвейцарцы, люксембуржцы, лихтенштейнцы и так далее) нацисты относили к германцам — хотя и представителям нордической расы, но не немцам. Все названные народы образовали группу «юберменша» — сверхчеловека-германца. Наконец, самое низкое положение в нацистской иерархии занимали евреи, цыгане и славяне, образуя группу «унтерменш» (недочеловеки).