Юстиниан обвел нас горящими глазами. Ему бы на площади выступать.

– Что все было устроено с ведома больших начальников, – Дэйзи пожала плечами. – Новость открыл.

– Цветочек, вот ты правильно все сказала! Дай я тебя поцелую… Черт, больно.

Сашка потер нос, куда его щелкнула Дэйзи, и, наконец, позволил официанту забрать кружку.

– Конечно, все было известно наверху. Все сходится: и утечка информации, и долгие поиски, и странное поведение спецназа во время штурма.

Я насторожился:

– Объясни.

– Змеюка, ну вот с чего им выпускать лидера терроров? То, что у него нервы не выдержали, и он рванул напролом – чистой воды случайность. Рахмат был лидером той группы – это даже Каримыч, бедняга, признал. Думал, сын просто увлечен байками, гоняет целыми днями, а тут на тебе. Ты статейку почитай на досуге, я тебе еще инфы подкину. По косвенным такое всплывает, у КСБ тоже рыльце в пушку.

Логика в словах Юса была. Но я все равно не понимал сути.

– Тогда зачем все это устроили? Захват заложников…

– Да все просто, – Сашка отобрал пиво у латыша, отхлебнул. – Смотри. Крым у нас государство молодое, сформировалось в нынешнем виде в… тридцатом, да? Исламское, а вокруг все христиане. Без ресурсов, раздерганное войной на три фронта. Кое-как собрались, начали экономику налаживать, туризм заново поднимать. Без туризма тут кранты. Денег не хватит даже на пресную воду. Пока надо было стиснуть зубы и терпеть – никто внимания не обращал, на чем деньги делаются. А сейчас все более-менее устоялось, счастливых болванов…

– Юс! – одернула Дэйзи.

– Да, ты права. Любителей развлечений каждый год навалом, действуют специальные поправки к законам, регулирующие оборот спиртного, табака и работу увеселительных заведений. Три аэропорта, модернизированная железка, одни из самых оперативных КПП на границе, райды автобусы сопровождают. Все ради любимых гостей, ведущих себя не очень-то по-исламски. Мы сейчас пяток их законов нарушаем. И ничего. Вот у кого-то из больших голова и стронулась на этом деле. Вот вам изоляционисты: религия юбер аллес, русы гоу хоум. Правда, что они без этих туристов делать будут?.. Не турок с албанцами же приглашать и не из Эмиростана народ возить.

– И в кого ты такой умный? – Лера чуть откинула голову и прищурила один глаз.

– Это я в папу. Ну и я ж слегка историк… сдал три сессии.

– Теория загоф-фора. Интересная мысль, но слишком слош-шно. По-моему, здесь просто борьба за сферу влияния. Кто-то из больших не поделил доход от туристов. Подкупили нескольких челоф-фек в КСБ, организовали карманную армию…

– Я и тебя люблю, верзила. Но ты не прав. Не хотите верить – как хотите.

В словах Юстиниана было здравое зерно, но и теория Ингвара тоже выходила достаточно стройной. Правды никогда не узнать, ее похоронят в архивах службы безопасности под кучей грифов «Совершенно секретно». И все же я никак не мог забыть горящий Шелен, треск стены, грохот выстрелов и гулкую каменную пустоту внутри во время безумной погони. «Кавасаки» выжил и, отремонтированный, дожидался в гараже у местного умельца. А райдить контракт пришлось на Сашкиной «Яве».

Скоро домой, к обычным дорогам и привычным опасностям. Вместе с мыслями о доме вспомнилась Алиана. Она так ни разу и не позвонила. Хотя, наверное, просто не в курсе, что тут творилось – новости ее интересовали только из жизни ближайшей тусовки.

Среди заложников нашлась девушка, чем-то на нее похожая: округлое лицо, черные волосы, чуть широковатый нос. Я даже обознался – и потом долго пил чертов сладкий пепси, выдул литра полтора.

Зашумело. Я резко повернулся. Люди у борта, обращенного к морю, собрались у широких иллюминаторов.

– Дельфины! Точно, дельфины!

Мы не стали толкаться и вышли на палубу.

В полукилометре от сибуса взблескивали спины морских обитателей. Стайка устроила веселую чехарду на волнах, люди ахали и хлопали, как будто дельфины могли их услышать. У Ингвара разгладились морщины на лбу, Юстиниан подпрыгивал, забыв о ране, Дэйзи искрилась восторгом, а мягкое сентябрьское солнце укутывало всех нас теплом, свежий ветер уносил тревоги и я подумал…

Подумал, что все будет хорошо.

Ведь все уже хорошо.

Полковник Виктор Степанович Болдин смотрел в окно. По плацу бодро топали новобранцы. Строй временами нарушался, но полковник этого не замечал. Его мысли витали далеко от вверенной части, и на то была причина. Очень веская причина.

Два дня назад Болдин обнаружил дома записку от единственной дочери:

«Папа, прости, но я так больше не могу. Не хочу жить под диктовку. Не хочу от чего-то отказываться только из-за того, что кто-нибудь может подумать плохое. Не хочу всю жизнь делать только то, что должно, что положено, что ты вбил себе в голову, как устав. Я не солдат и не могу больше жить на казарменном положении. Ухожу из дома. Не ищи меня».

Вместе с девятнадцатилетней девушкой исчезли некоторые вещи и значительная сумма. Но Болдина ни то, ни другое не волновало, хотя пропажа добавила головной боли. На что девушка может их потратить? Распаленное воображение рисовало полковнику картины, в которых его ненаглядная Сашенька расплачивается с наркоторговцами, а потом в каком-нибудь кабаке или подвале глотает ярко-красные таблетки. Или колет бурую гадость в вену. И вообще, с какими людьми она сейчас? Она же ничего не знает о мире, совсем дитя!

Виктор Степанович сел в кресло, обхватил голову руками, застыл на несколько минут. Поднял глаза, бездумно повертел дорогую ручку, затем встал, выглянул за дверь.

– Капитана Кашарнова ко мне.

Полковник вернулся за стол и в ожидании капитана чертил крестики в блокноте. Отвлечься не получалось, ведь исчез весь смысл его жизни.

Он вспоминал, как радовался рождению дочери – чуть ли не единственному светлому моменту в жизни. Война надломила силы, сражаться против недавних соратников было противно. Послевоенный хаос, противоречивые указы начальства, неразбериха среди государственного руководства. Раздерганная, разбитая поражением армия, ужасная дезорганизация – и единственный островок стабильности: жена и дочь.

На несколько лет он выпал из военной жизни, не желая служить разнообразным мелким выскочкам, главнокомандующим на час. Болдин давал присягу Украине, и ему претило давать очередные присяги то одной, то другой новообразованной Федерации. Его заманивали в Москву служить в войсках Юриковичей, сулили золотые горы в Санкт-Петербурге – молодой ветеран стоял на своем. И только на второй год существования Слобожанщины он понял, что готов вернуться в армию, без которой не мыслил свою жизнь.

Подрастала Сашенька, налаживалась мирная жизнь, Болдин радовался и верил: теперь уж все пойдет как надо. Но судьба распорядилась иначе.