К слову, привычный христианский акцент на прощении тоже заслуживает более пристального взгляда. Слова «подставь другую щеку» часто толкуют как приглашение к эксплуатации, но по крайней мере для кальвинизма это совершенно не так, и вот почему. Во-первых, катехизис Кальвина в гораздо большей мере рассматривает прощение не в контексте отношений людей друг с другом, а в контексте отношений Бога с людьми (о них чуть ниже). Во-вторых, катехизис предлагает детально разработанную процедуру наказания проступков и преступлений, в рамках которой прощение в высшей степени зависит от раскаяния (мы и об этом поговорим чуть позже). А что тогда сказано о словах: «И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим»?

Заметим: Кальвин однозначно отвергает представление о возможности совершить сделку с Богом, совершенно вопреки концепции Старка о религиозной вере. Сам я интерпретирую этот фрагмент функционально: Церковь забрала роль хранителя общественного порядка у своих же членов. В отсутствие сильной Церкви или сравнимой с ней социальной организации индивиды должны сами поддерживать порядок, и они, несомненно, сотрудничают в малом – но так возникают междоусобицы и соперничество, и, когда масштаб сотрудничества возрастает, система дает сбой. Каждая из группировок, изводивших Женеву до появления кальвинизма, поддерживала свое единство – но между собой они не сотрудничали. Церковь, которая пытается построить единое общество в крупном масштабе, должна подавить все механизмы «самопомощи», которые представляются столь естественными тем, кто в эту Церковь входит. Члены Церкви (и общества) должны простить друг другу все проступки – за них накажут на более высоком уровне. Как мы еще увидим, этот «более высокий уровень» – это не воображаемый ад, а хорошо смазанный механизм, и любое наказание преступников своими силами уступает этому механизму абсолютно во всем.

Подводя итог, скажем, что катехизис Кальвина предлагает образец человеческого поведения, который можно осмыслить с функциональной точки зрения на уровне групп. Этот образец идет намного дальше, чем общие предписания «поступайте с другими так…», и точно отвечает и условиям своего времени, и местным особенностям. Для того чтобы любая единица (индивид или группа) могла действовать адаптивно, она должна быть крайне чуткой к обстановке, или контексту – и вести себя соответственно. Образец адаптивного поведения должен идти от провозглашения правил «делайте то» к правилам «делайте то в одной ситуации, другое – в иной, а третье – в третьей». Для столь краткого документа катехизис Кальвина поразительно чуток к контекстам, а в остальные его труды гораздо подробнее: нам еще предстоит это увидеть.

Представление о локальной адаптации позволяет изучать религию с позиции эволюционизма и с помощью тех же методов, которые применяются для изучения всех видов живых существ – за исключением человека, о чем я говорил в главе 2. И если окружающая среда изменяется во времени и пространстве, а религии повышают приспособленность человеческих групп к условиям проживания, то у нас, вероятно, получится – на пространственно-временных шкалах любого масштаба – предсказать свойства религии так же точно, как мы предсказываем фенотипические свойства рыбок-гуппи, проживающих в верховьях и низовьях рек. В этой главе я уделяю внимание лишь одной религиозной группе, но в главе 6 попытаюсь провести более полный сравнительный анализ на примере идеи прощения[33].

Отношения Бога с людьми

Попросите человека что-нибудь сделать, и он спросит: «А зачем?» Адаптивная система верований не может просто предложить список моделей поведения – она должна также найти им обоснование. Кто-то, вероятно, сочтет, что это обоснование могло бы содержать отсылку к фактам и быть простым и прямым: «Делай это, потому что это хорошо для тебя». Однако сам по себе такой подход навряд ли хоть чего-то достигнет, и вот по каким причинам. Во-первых, лучше всего он работает, когда последствия поступков хорошо известны: «Ешь шпинат, в нем много железа, и будешь здоровым»[34]. Часто мы не знаем, к чему приведут наши поступки, а большая часть их последствий, известных нам в ближайшем приближении (шпинат – горький), может привести нас к совершенно иному выводу, нежели представление о последствиях отдаленных (укрепление здоровья). Адаптивная система верований должна уметь справляться с неведением, находя основания для тех или иных поступков.

Во-вторых, система верований, повышающая приспособленность группы, должна как-то совладать с обманом, приносящим выгоду некоторым членам группы за счет других ее членов. Обман выгоден мошеннику (когда удается выйти сухим из воды), и нам никак не сказать, будто он не приносит личной пользы. То же самое можно сказать и про «пелену неведения»: Ролз (Rawls 1971) при помощи этого термина объяснял понятие справедливости. Попросите эгоистов предложить проект общества при условии, что их поместят туда в произвольном порядке, не гарантировав привилегированного положения, – и они предложат проект общества справедливого. Однако, оказавшись в этом обществе, они подпадают под различные ограничения – и, вполне возможно, захотят разрушить именно то, что ранее сами же и создали. Из-за этой проблемы, скрытой и в сердце теории многоуровневого отбора, трудно обосновать модели поведения, создающие адаптивную группу, в терминах личной выгоды.

В-третьих, адаптивная система верований должна быть экономичной. Если верования призваны стать основой поведения, они должны быть: первое – ясны и понятны; второе – легко применимы в реальном мире. Удобная и четкая система вымышленных верований, способная вдохновить на формирование ряда адаптивных поведенческих моделей, превзойдет по эффективности систему реалистичных убеждений, которую поймет лишь доктор наук и с которой трудно хоть что-то решить.