С Викотором постоянно случались какие-то истории. Весной в конце рабочего дня ехал Викотор на тракторе технику под навес ставить. И завернул не в ту сторону. Как потом шутили — «не в ту степь». Переехал через речку, поднялся на бугор, который над глубоким оврагом возвышался, и… заснул. Упал на рычаг, и трактор стал в одну сторону круги наматывать. Места холмистые, опасные. До оврага оставалось метра два, не больше. Сельчане его увидели, побежали к брату, отцу Иркиному. Женя влез на бугор, запрыгнул в кабину, дернул рычаг и остановил трактор. Еще пара минут, и Викотор улетел бы с высоты и погиб. Пьяный был! Трезвым, скромным, рассудительным, умным его родные видели редко. А дерябнет — дурак-дураком, два разных человека.

Викотор так и не женился. Бабушка пыталась его познакомить с женщинами, даже в дом их приводила. Дамы ухаживали за ним, кокетничали, а он все больше и больше закрывался, боялся их. Общаться он мог только навеселе, а хмельной к своей старушке-подружке шел, любил наверно. Ирка маленькая ходила с подругами к дому старушки. Подглядывали. На окно стукалочки ставили. Из кустов веревочку дернут, постучат, постучат и бегом. Старушка выбегала — ругалась. Бабушка Степанида умерла, а старушку-подружку родственники в дом престарелых отдали. Остался Викотор без пригляда и умер в запое. Напился с приятелями и захлебнулся. Нашли его только через неделю. Случайно нашли.

У матери особый дар был. Она узнавала по звуку трактора, в каком состоянии муж едет — пьяный или трезвый. Или могла запросто угадать, кто едет на тракторе — Викотор, или дядя Ваня, или механик Солнышкин. Как ей это удавалось, никто не знал и повторить не мог. Когда отец домой ехал, мамка за километр звук трактора слышала и сразу кричала:

— Ирка, напился Женька, пьяный едет!

Отец после получки всегда с дружками выпивал. Потом пьяные они по домам разъезжались. Любил Женя газануть. Поднимал передние, маленькие колеса трактора и, как заправский байкер, на одних задних гонял по деревне. «Беларусь» его, как конь, на дыбы становился. Трезвый он так сделать не мог, духу, наверно, не хватало. А поддатый вытворял на тракторе чудеса. И нигде ни разу не споткнулся, не перевернулся и в воду не попал. Ни одного происшествия. А когда трезвый был, разное случалось: в овраг падал, и в воде плавал, и колеса пробивал.

Выло в селе у Ирки две подружки — Октябрина и Галя. Галя с ней в одном классе училась. За одной партой сидели. Семья у нее была бедная, а сама Галька — скромная и хорошая. За младшей сестрой ухаживала, за хозяйством присматривала. Мать с отцом дома почти не бывали — много работали. Мама — дояркой, а отец — пастухом на ферме. Ладная семья, дружная.

В старом здании медпункта жили две сестры. У одной были сын и дочка Октябринка, у другой — два сына.

Сами сестры с головой не дружили. Их дети были неухоженные, брошенные, сами по себе росли. Октябринка из них выделялась — толковая девочка, опрятная, училась хорошо. Мальчишки воровали. Когда еще маленькие были, на это деревенские глаза закрывали, а когда уже подросли, то стали милицию звать. Старший по кличке Шпион сел первым, пару банок варенья и курицу стащил, срок дали небольшой. Вышел, месяца два погулял и опять сел. Так и жил в тюрьме, редко его в селе видели. Шпион весь разрисован был под «хохлому», на теле живого места не осталось. А после десяти лет колоний он уже на веках написал «не буди», чтоб спать не мешали. Между сроками Шпион учил младших уму-разуму. Выборау них не было. Воровали все подряд.

Сестры пытались как-то накормить детей, обуть, одеть. Сложно им было. Относились в колхозе к ним плохо, считали ненормальными и работу давали невыгодную. И к мальчишкам также относились.

Шпион умер в тюрьме. Младший брат подрос и решил жениться. Мать счастлива была. Надежда появилась. Невеста хорошая девочка была, но с брачком. Ее в четырнадцать лет изнасиловали. Вся деревня судачила. Трудно ей было замуж выйти. А младший взял ее, хоть и знал все. Как замуж вышла девочка, сразу родила. Младший тоже пару раз сидел, но после рождения второй дочки воровать перестал, одумался.

Среднего брата Гусем величали за походку вразвалочку. После первой отсидки вышел и стал гулять с милой девчушкой из Морозовки. Она особенная была — забитая какая-то, глаз не поднимет, слова не скажет. Забеременела от него. Сестры узнали, наложили ведро яблок (хоть у всех их завались было) и пошли в Морозовку к этой девочке свататься. Мать ее отказала. А девчонка влюбилась по уши и ничего слушать не хотела. Уперлась и вышла замуж за Гуся. Не послушала родителей. В колхозе дали им хорошую квартиру сразу после свадьбы. Он в скотники пошел, она дояркой трудилась. Работали, квартиру обставили. Хорошо жили. Ребеночек родился. Вольной. Мать заставляла ее аборт делать по-черному у деревенских повитух, кустарным способом. Выкидыш не получился, а что-то нарушилось — ребеночек родился с большой головой. Они любили этого ребенка и не бросали. Ухаживала за ним вся деревня, помогали кто-чем мог. По очереди дежурили, когда он болел, лечили всеобщего любимца. Ребенок все равно умер. До десяти лет дожил. Лет через пять она опять родила хорошую здоровую девочку. Гусь крепко на ноги встал и воровать бросил.

В селе по выходным кино крутили, потом были танцы. Танцы — это целое событие в деревне. Компании приезжали из соседних деревень. Чужаки заезжие, никак не могли с Лукинскими девчонок поделить. Драки начинались. Колхоз на колхоз, деревня на деревню. Иногда драчуны из района приезжали удаль молодецкую показать. Прибыла как-то компания с Золотовки. Нашу девочку танцевать пригласили. Ну потанцевал бы, да и ладно, а тут еще и провожать пошел. Катастрофа. На следующий вечер собралась целая ватага, человек пятьдесят. Пришли на танцы в Золотовку, нашли этого ухажера и задираться начали. В Золотовке уже свои бойцы ждали. Началось «Куликово поле». Дрались молодцы с «доблестью и рвением». Мелькали кулаки и палки, но и до ножей доходило. Даже девочки в командах были, они, как медсестры, раны зализывали, да битых оттаскивали. Проходила неделя. Золотовские дружину собирали и мчались в Лукино мстить. Иногда месяцами дрались, а с чего началось, уже никто и не помнил. Как-то осенью после уборочной потасовка была, война настоящая. Весь район на поле выходил. Одни этой деревне помогали, другие — той. Милиция войска из области вызывала. Следствие долго шло. Все молитвами сельчан живы остались, но раны были серьезные.

Ирка уже в Москву собиралась, а отец позвал в поле за сеном съездить. На зиму заготовки делать. Выехали за село, до стогов добрались. Ирка предложила отцу крепче сено лепить, чтоб больше в тележку вошло и лишний раз не кататься. Складывать сено — целое искусство. Отец подавал, а Ирка сверху по кругу лепила. Набрали полную телегу, стог высоченный получился. К коровнику поехали. Ирка высоко сидела. Болтало ее телегу, болтало и уболтало. Заснула она, как принцесса на горошине. Проснулась от холода. Глаза открыла — сено колет. Разгребла стог — глина вокруг и лужи ледяные. Вылезла Ирка из стога вся грязная и мокрая, зуб на зуб не попадает. Темнеть стало. Ничего понять не может. Домой пошла, маме все рассказала. Они давай вместе отца искать. А он спит давно, похрапывает. Наутро все выяснилось. Выкинул отец Ирку вместе с сеном у коровника, да и дальше поехал. Хорошо вилами не ткнул, а то бы дырки остались.