Однако не раньше, чем выпью чашку крепкого кофе.

Мне действительно полегчало от нескольких глотков горячего, сладкого варева. Тем не менее проснувшимся я себя так и не почувствовал. Я был выжат, словно половая тряпка Марии-Терезы после генеральной уборки. В таком состоянии я подполз к компьютеру и упал в кресло.

И тут мою сонливость как рукой сняло, и я почувствовал в теле такую силу, что мог бы играючи выкорчевать все деревья в Люксембургском саду.

Принчипесса ответила!

Еще никогда я не набрасывался на письмо с такой поспешностью. Сердце остановилось, когда я увидел слова, написанные в поле «Тема». Потом я облегченно рассмеялся, после чего мои нервы натянулись, как тетива.

Я снова и снова пробегал глазами ее послание, десятый, пятнадцатый раз и никак не мог от него оторваться. Будто солнце, озарившее комнату среди ночи. И действительно, когда я в очередной раз дочитал письмо, стол был залит солнечным светом.

Тема: Мое последнее письмо Дюку

Мой дорогой Дюк!

Нет, я не допущу, чтобы могильным червям на одном из парижских кладбищ не перепало вдоволь Ваших останков и чтобы они голодали! Эти маленькие земляные зверьки должны получить свое, а Вы, дорогой Дюк, сойти в могилу счастливым и не исхудавшим. Только пусть это произойдет через много-много лет, потому что ни сейчас, ни в обозримом будущем я не смогу смириться с Вашим отсутствием.

Ах, Дюк! Я все шучу, а между тем мое сердце готово выпрыгнуть из груди.

Должна признаться, ваше последнее письмо на некоторое время лишило меня дара речи. Никогда в жизни мне еще не приходилось получать ничего подобного. Ваши слова пронизывали меня насквозь, будто потоки тепла, и все мое тело, до мельчайшего капилляра, пело от радости.

Вы не могли сделать мне лучшего подарка. Здесь я имею в виду не безоговорочную капитуляцию милого Дюка, который умеет так ловко орудовать своей рапирой, а Ваше раненное любовью сердце.

Его-то я и принимаю с радостью.

И вот теперь, когда я наконец услышала от Вас слова, отворившие двери в самые заветные закутки моего сердца, вынуждена сообщить, что это мое письмо станет для Вас последним.

Наша игра закончена, Принчипесса и Дюк складывают маскарадные костюмы в сундук, чтобы, взявшись за руки и поцеловавшись во плоти, пуститься в совместное странствие по реальной жизни, какова бы она ни была.

Итак, я говорю Вам: «Прощайте, мой Дюк», и шепотом добавляю: «Здравствуй, Жан Люк, любимый!»

Ну а теперь слушай! Тебе осталось разгадать одну маленькую загадку, прежде чем ты увидишь свою Принчипессу, которая уничтожит этот почтовый ящик сразу после того, как отправит последнее письмо.

Ты найдешь меня на краю света… Потому что край света не всегда находится на краю света. Приходи туда через три дня, шестнадцатого июня, в синий час.

Я буду там.

Засим посылаю тебе тысячу прощальных поцелуев,

Твоя Принчипесса.

Время — странная штука.

Оно управляет нашей жизнью более чем какое-либо другое измерение. В конце концов, все упирается в него: в то время, которого нам не хватает, которое у нас есть и которое нам еще остается. В наше реальное время: один день, десять месяцев, пять лет. Есть еще наше внутреннее время, эта своенравная сестра реального. Она способна увеличить час ожидания в тридцать пять раз, а день, отпущенный нам на какое-нибудь важное дело, сократить до восьми минут.

Наше внутреннее время то убегает от нас, то плетется за нами следом. Однако в жизни бывают ситуации, когда мы действительно становимся его повелителями. Это те редкие часы и секунды, когда мы с ним совпадаем, когда находимся внутри его и именно поэтому совершенно его не ощущаем. Мы просто останавливаем его неумолчные шестеренки и наслаждаемся жизнью на холостом ходу.

Речь идет о моментах любви.

Не помню, как долго я сидел перед раскрытым письмом Принчипессы, а потом пустился в пляс, как Алексис Зорбас, периодически оглашая комнату коротким, как победный клич, «да!».

Радостный Сезанн с лаем кружил у моих ног. Вероятно, у него были свои причины для эйфории. Таким образом, мы прогромыхали с ним вниз по лестнице, пересекли подъезд перед носом у мадам Вернье, от изумления чуть не лишившейся дара речи, потом понеслись через парк и остановились только в галерее, едва не столкнувшись с Марион.

— Боже мой, Жан Люк, как ты изменился! — воскликнула она. — Стал просто другим человеком!

Да, я и сам чувствовал себя в тот момент любимцем богов, которому все удается. Я быстро разгадал последнюю загадку Принчипессы, и у меня еще оставались в запасе целые выходные для продолжения расследования.

Если край света не всегда находится на краю света, как утверждает Принчипесса, следовательно, он в Париже. Судя по всему, это кафе или ресторан, который мне еще предстоит найти. Более легкой задачи для потомка знаменитого Жана Франсуа Шампольона трудно себе представить.

Так я думал тогда, и это было моим последним заблуждением.

Быть может, пять дней без Принчипессы тянулись для меня слишком долго, только я глазом не успел моргнуть, как пролетел отпущенный моей возлюбленной срок. И когда в понедельник утром я понял, что до сих пор не знаю, где именно сегодня в «синий час», то есть ранним вечером, будет она ждать, меня вдруг охватил ужас. Я уже был готов расспрашивать об этом прохожих на улице, но вовремя взял себя в руки.

Я обшарил все, что можно. Наконец достал из шкафчика в прихожей телефонную книгу, но даже там ничего не нашел. Позвонил в справочную и поругался с резковатой дамой на другом конце провода: мне показалось, она недостаточно старательно ищет. Я запустил своего маленького умного белого помощника и ввел волшебное слово в поисковик. В результате получил триста шестьдесят две тысячи ссылок, среди которых чего только не было, и турагентство, и гей-бар, но только не то, что мне нужно.

Потом позвонил Бруно, который очень за меня порадовался, однако в ответ на мой вопрос не мог выдать ничего лучше блестящей идеи, что «речь, должно быть, идет о каком-то баре, а синий час — время коктейля». В общем, я так никуда и не продвинулся.

Марион показалось, что «На краю света» — танцевальный клуб где-то в квартале Марэ. Жюльену д'Овидео — название граффити-джема в Больё. А Солей решила, что это местность где-то в Занзибаре, и снова спросила насчет Хлебного человечка.

Аристид, на которого я возлагал последнюю надежду, как сквозь землю провалился. Я не мог дозвониться ему ни домой, ни на мобильный.

Решение задачи пришло неожиданно.

Днем того рокового понедельника я встретился в отеле «Дюк де Сен-Симон» с Жюльеном и Солей, чтобы снять картины после выставки. На поиски «края света» оставалось всего шесть часов. Моя нервозность возрастала с каждой минутой.