Званцев улыбнулся, но промолчал.

– Простите, может я очень резко? – спросила Милена.

– Нет-нет, что вы. Директор гимназии имеет право говорить любым тоном, и резко, и мягко.

Теперь уже улыбнулась Милена.

Званцев поймал себя на мысли о том, что очень давно не видел такой очаровательной улыбки. Последний раз разве что до войны, в кино.

– Что с родителями вашими произошло? – поинтересовался он.

– Осенью тридцать девятого скоропостижно скончался отец, не перенес немецкой оккупации. Мама пережила его на четыре года.

– Простите, не знал. А женщина, которая во дворе чистит ковер, она кто?

– Анна, наша домработница. Она готовит, убирает квартиру, следит за садом, вывозит Томаша на прогулку.

Только сейчас Игорь вспомнил, что кроме него и Милены в кухне присутствует еще один человек – ее брат Томаш. Пока Игорь с Миленой разговаривали, он не то писал, не то чертил что-то на листе бумаги, который прикрепил к фанерной рамке.

Услышав свое имя, Томаш оторвался от работы.

– Это тебе, – сказал он и протянул Игорю листок.

– Ба, да это же мы! – воскликнул удивленный Званцев, рассматривая рисунок.

На листе бумаги действительно были изображены он и Милена, беседующие за кухонным столом.

– Это его главное занятие, – пояснила женщина. – У него в комнате целая студия. Мы вам покажем его работы.

Наступило молчание. Нужно было говорить о деле.

– Скажите, Милена, есть ли надежда на освобождение Петра? – спросил Званцев.

– Сделаю все от меня зависящее. Но с немцами трудно. Если бы его арестовала наша полиция…

– Кстати говоря, полицейские арестовали моего товарища. Он мне очень нужен.

– Его имя?

– Ян Клапач, железнодорожник.

– В полиции меня знают, потому что помнят отца. Он много для полиции сделал. Попробую сказать, что ваш товарищ шел к нам. Но это при условии, что они его не сдали немцам, – сказала Милена и тут же спохватилась. – Ой, я же совсем забыла. Вы ведь голодный. Хотите кнедликов?

Званцев удивленно посмотрел на хозяйку дома и полюбопытствовал:

– А что это такое?

– Сейчас узнаете.

– Это как ваши пельмени, – подал голос Томаш и усмехнулся.

– А после отдыхать, – строго сказала Милена. – Из дома ни ногой!

Утром в кабинет Вальца, как и всегда, первым зашел Гюнше. Он приветствовал начальника и положил на стол лист бумаги с текстом, отпечатанным на машинке.

В сводке говорилось следующее:

Разумовский Юрий, 1890 г. рождения, русский, эмигрант. Во время Гражданской войны в России воевал за белых. С 1925 г. живет в Праге.

По специальности – военный инженер. С 1930-го по 1936 г. работник чехословацкого посольства в Москве. С 1938 г. инженер фирмы «Шумава», в 1940 г. она присоединена к фирме «Ауэргезельшафт».

Шнайдер Петр, 1918 г. рождения, фольксдойч, мать – немка, отец – чех.

Житель Праги. Отец, Николай Званцев, из русских эмигрантов. В Великую войну летчик, сбит над территорией Австро-Венгрии. В 1938 г. Петр Шнайдер был в СССР в составе военной делегации. В 1939—40 гг. находился во Франции.

Участвовал ли в боях против германских войск, неизвестно. Весной 1941 г. вернулся в Прагу. Работал на заводах ЧКД. Места проживания и работы за последние полтора года неизвестны.

Вальц дважды прочитал текст, потом спросил:

– А сведения по «Ауэргезельшафту»?

– Фирма прекратила свое существование. В ноябре сорок четвертого года ее исследовательский институт в Лейпциге был разрушен в результате бомбежки.

– Спасибо вам, Гюнше, за оперативность, – сказал начальник гестапо. – Подождите меня в приемной.

То, что Вальц узнал из сообщений, было серьезной пищей для размышлений.

«Позвонить Брайтнеру? Нет, лучше побыть одному и собраться с мыслями. Брайтнер, как всегда, начнет указывать и распекать. А тут нужно самому принять решение насчет того, как действовать дальше. – Вальц выпил рюмку коньяка, закурил сигару и удобно развалился в кресле. – Итак, что мы имеем? Объект номер один – Разумовский. Русский, но не большевик. Впрочем, кто его знает. За шесть лет работы в Москве он вполне мог быть завербован, даже если когда-то воевал против большевиков.

Объект номер два – Шнайдер, или Рауш. Сын русского эмигранта. Кругом они. До чего же довели большевики Россию. В тридцать восьмом Шнайдер побывал в СССР. Последнее место пребывания неизвестно. Хотя почему? Завод в Хинтербрюле! Русскому летчику побег устроил именно он. Все сходится, больше ничего не надо.

Советские агенты! Наверное, и возлюбленная Шнайдера тоже. Что их интересует? Конечно, завод, изготавливающий деревянные крылья с этими самыми лонжеронами.

Что предпринять? Надо тщательно прощупать Разумовского, установить за ним наблюдение.

А Шнайдер-Рауш? Я нисколько не сомневаюсь в том, что это одно и то же лицо. Как быть с ним? Логика подсказывает, что стоит его отпустить и тоже установить за ним наблюдение. Однако только после того, как за него попросит его возлюбленная. Красивая, черт бы ее побрал!

Потом, когда будут установлены их связи, появится возможность взять всю агентуру целиком. Это будет новый вариант «Красной капеллы». Враги рейха будут обезврежены именно мной, Густавом Вальцем! А дальше? Погоны штандартенфюрера, а может, что и повыше».

Вальц, завороженный наполеоновскими планами, выпил еще рюмку коньяка. Затем он вышел в приемную, где Гюнше мило беседовал с фрау Шуберт. Увидев шефа, помощник резко вскочил.

– Я еду на объект, а вы, Гюнше, садитесь на телефон, – распорядился Вальц. – Если будет звонить группенфюрер Брайтнер, скажите, что я уехал и вернусь поздно вечером.

Гюнше не стал ждать звонка. Едва «Опель» Вальца отъехал от здания гестапо, его помощник набрал номер и попросил соединить его с группенфюрером Брайтнером.

– Кто его спрашивает? – услышал он и назвал себя.

Вскоре в трубке раздался знакомый хрипловатый голос:

– Брайтнер слушает.

Гюнше подробно изложил ему все, что было связано с появлением в Быстрице Разумовского и Шнайдера-Рауша, добавил в конце, что Вальц считает их советскими агентами.

Брайтнер выслушал его и поблагодарил. После этого он напомнил Гюнше о том, что тот и впредь должен информировать его обо всем происходящем в Быстрице напрямую, минуя своего шефа.

Затем Брайтнер надел пальто и шляпу и вышел на свежий воздух. Он не любил гулять по улицам Вены в черном эсэсовском мундире.

Бомбардировок не было. Сегодня Вена жила мирной жизнью. Было тепло, весна вступала в свои права, дарила горожанам яркое солнце и первую зелень. В парках и скверах появились женщины с детьми и старики.