Но, увы! Таких отрезвляющих слов в то время в печати не появлялось. Критика «коэффициентов» появилась в печати уже после Цусимы, когда было уже поздно.

Газеты с этими знаменитыми статьями (послужившими главной причиной отправки нам вдогонку старых калек адмирала Небогатова, а это, в свою очередь, задержало нас более чем на два месяца в нашем движении вперед, что японцам, конечно, было только на руку) – были получены на эскадре во время стоянки ее на Мадагаскаре и вызвали целую бурю. Гипноз авторитета имени их автора был так велик, что даже среди части офицеров нашей эскадры нашлись горячие защитники его ереси. Впрочем, я должен оговориться, что защитниками коэффициентов являлись, большей частью, молодые офицеры. Старики же, в лучшем случае, задумчиво кусали ус, большинство же, по образному выражению мичманов, «крыли» их автора, не стесняясь крепостью выражений.

Можно себе ясно представить душевное состояние адмирала Рожественского при чтении этих статей – его гнев и бессильную ярость. Не в один ли из таких моментов получил он одно из самых своих популярных на эскадре прозвищ – «тигр в аксельбантах?»[88]

Эти недоброй памяти газеты доставил нам присоединившийся к нам на Мадагаскаре наш военный транспорт «Иртыш». Он же доставил нам и нашу первую из России почту, которой мы не получали три месяца[89].

Я ясно вспоминаю этот знаменательный день. Когда в кают-компании появились огромные, перевязанные бечевкой пакеты с корреспонденцией, с подписью «На броненосец “Орел”», на почтенное собрание господ офицеров нашло какое то безумие. Все, схватившись за пакеты, стали испускать дикий, нечеловеческий рев, какое-то бессмысленное «А-а-а-а», заставившее ринуться в кают-компанию офицеров даже из самых отдаленных кают, ибо рев этот был слышен во всех углах корабля. Вбегавший с встревоженным лицом офицер, узнав, в чем дело, присоединял свой радостный вопль к общему реву, который все разрастался по мере появления новых членов кают-компании, пока не появился прибежавший из какого-то угла корабля Арамис, разом прекративший безумие.

Придвинув к себе пакеты (на военном корабле почту разбирает всегда старший офицер), он, не спеша, методически, начал вскрывать их один за другим, медленно, точно дразня и испытывая терпение, читая адреса. Но он зачастую не успевал произносить фамилию, как столпившиеся вокруг него офицеры, следившие не отрываясь за появлявшимися в его руках конвертами, вырывали их у него из рук, узнавая с первого же взгляда написанное знакомым и дорогим почерком. В дверях кают-компании, не смея войти внутрь, уже сгрудилась команда, с не меньшим нетерпением ожидая получить весточку с далекой Родины. На газеты и журналы в первое время никто не обращал внимания, и они отшвыривались прочь, образуя на дальнем конце стола целую гору.

Но вот все пакеты разобраны, и кают-компания сразу же опустела. Каждый направился в свою каюту, сжимая в руках кучу писем. Каждому хотелось углубиться без помехи в оставленный далекий мир дорогих сердцу близких, откуда эти полученные клочки бумаги принесли вдруг целую волну любви, заботы, ласки и привета.

Nossi-Be, большая и удобная бухта, защищаемая от океанской зыби несколькими островами, самый большой из которых – высокий и лесистый остров Nossi-Comba. В самой глубине бухты расположен окруженный буйной тропической растительностью небольшой городок Hellville, скорее даже местечко, а не город, ибо, если я не ошибаюсь, он не был даже соединен с внешним миром телеграфом. Большинство его обитателей составляли туземцы, знаменитые мальгаши, прославившиеся своим мужеством и свирепостью, покорение которых в свое время стоило французам довольно дорого. Белое население городка состояло из нескольких десятков французов; это были представители административной власти, коммерческий мир и чиновники агентства французской пароходной компании «Messagerie Maritime».

Два-три жалких кафе, где собиралось местное общество по окончании трудового дня, когда спадала дьявольская жара, были единственными местами развлечения Хельвиля. Но как только выяснилось, что наша эскадра задерживается в Nossi-Be на неопределенное время, жизнь городка закипела, как в котле: почти ежедневно в городке открывались новые магазины, рестораны, кафе (одно из которых называлось даже гордо «кафе-шантаном»), игорные дома и т. п. Любители быстрой и легкой наживы торопились использовать редкий случай появления в этом глухом уголке земного шара такой массы людей, не знающих, куда девать деньги. Скаредные и расчетливые французы прямо-таки обезумели от щедрости и тароватости русских.

Впрочем, жажда быстрой и легкой наживы привлекла в Hellville не одних только французов. Вскоре же после нашего прихода в Nossi-Be, прогуливаясь по немногочисленным уличкам городка, я вдруг, к великому своему удивлению, увидел над одной из довольно жалких хижин огромную вывеску, на которой было выведено по-русски:

СКОПЕЛИТИСЪ

поставщикъ флота.

Откуда появился этот почтенный потомок Фемистоклов и Леонидов – так мне и не довелось узнать.

Однажды, во время производства эскадрой тактических маневров в море, к нам присоединился задержавшийся в России отряд из крейсеров «Олег», «Изумруд», «Рион» и «Днепр» и миноносцев «Грозный» и «Громкий». Первые два крейсера и оба миноносца были вновь построенными кораблями, крейсера же «Рион» и «Днепр» – вооруженными пароходами Добровольного флота. Меня чрезвычайно обрадовал приход миноносца «Грозный», на котором плавал мой большой друг и однокашник – мичман Сафонов.

В первый же свободный день я навестил моего друга, с которым не виделся с самого выпуска из Морского корпуса.

На миноносце вся жизнь проходила на верхней палубе, потому что внизу в каютах, кают-компании и жилой командной палубе жара была совершенно непереносима. Вдоль всего миноносца был протянут тент, под которым, как под крышей, жили и работали: офицеры на юте, команда на баке и шкафуте.

Я застал моего приятеля занятым писанием каких-то ведомостей за простым деревянным столом с отнюдь не горизонтальной поверхностью, ввиду горбатости палубы миноносца. Едва я успел усесться на предложенный мне табурет, как почувствовал, что что-то мягкое уселось сначала на одну мою ногу и сейчас же вслед за тем на другую, и, бросив взгляд под стол, увидел двух обезьян, с самым серьезным видом торопливо расшнуровывавших мои ботинки.

– Тебе некуда ног поставить? – спросил меня Сафонов, видя, что я смотрю под стол на свои ноги.