Слухи по этому стихийному средоточию экономической жизни столицы РСФСР и так давно уже ходили самые разные: что большевиков бьют на всех фронтах и они стремительно откатываются к Москве, что армии Буденного и Тухачевского не просто отступают, а наголову разбиты поляками, хуже, чем Самсонов в четырнадцатом, что сам Буденный застрелился, а Тухачевский бежал в Германию, что Антанта и финны не сегодня-завтра возьмут Петроград, что в тамбовских лесах появился какой-то Антонов, не то бывший большевик, обиженный Троцким и поднявший двести тысяч мужиков против Советов, не то засланный из-за границы новый Лжедмитрий…

Как и полагается, интенсивность и содержание слухов немедленно нашли свое отражение в финансовой сфере – вторую неделю, как пошел вверх курс царских денег, особенно пятисотрублевых «Петров» и сторублевых «Катеринок». За «Петра» сегодняшним утром просили четыре миллиона совзнаками, а теперь, конечно, запросят еще больше.

Невольно приосанились бывшие офицеры, ухитрившиеся избегнуть мобилизации или расстрела, а ныне перебивающиеся случайными заработками, и так же дружно приуныли их коллеги, оказавшиеся на советской службе.

Они-то лучше других знали реальную обстановку и догадывались, чем может грозить им лично дальнейшее развитие событий.

По рукам образованной части населения ходили вырванные из школьных атласов и томов Брокгауза и Ефрона карты Европейской части России с «самой точной» линией фронта. В зависимости от степени информированности и оптимизма владельца карты она проходила то где-то между Харьковом и Курском, а то и прямо через Тулу.

«Только вчера приехавший (бежавший) оттуда» зять, брат, свояк, в самом сдержанном варианте – «один знакомый» рассказывал якобы, какую огромную помощь получил от Антанты Врангель, что белые войска, словно и не было столько тяжелых поражений, бьются отчаянно и беспощадно, а у красных, наоборот, «лопнула становая жила» и что даже вольный батька Махно перекинулся «на ту сторону» и буквально вчера взял Киев!

Как бы там ни было на самом деле, общественное мнение сходилось на мысли, что на сей раз Врангель взялся за дело всерьез, о чем свидетельствовало сравнительно медленное, но планомерно-неудержимое продвижение его войск на север и по Украине, ничуть не похожее на отчаянный, закончившийся новороссийской катастрофой прошлогодний рывок к Москве Деникина. И что большевикам, уж на этот-то раз наступает непременный конец!

Газеты «Правда» и «Известия» писали о положении на фронтах глухо, стараясь не упоминать конкретные географические пункты, а больше напирали на примеры массового героизма красноармейцев и неизбежность восстания европейского пролетариата. Верили им, разумеется, мало. Русский народ стремительно постигал науку чтения между строк.

Стало известно об экстренном прибытии в Москву Троцкого с двумя эшелонами охраны из мадьяр и китайцев и еще одним эшелоном, груженным краденым церковным золотом, о том, что ЦК заседает непрерывно и обсуждается отъезд правительства не то в Кострому, не то в Вологду, поближе к морю и пароходам.

Чрезвычайка свирепствовала, как никогда. Прокатилась очередная волна облав на заложников, все больше из семей военспецов, даже тех, кто служил большевикам не за страх, а за совесть…

И вот теперь появился аэроплан. Знающие люди тут же принялись объяснять всем желающим, что фронт, получается, совсем уже рядом. Верст двести, не больше. Аэроплану больше не пролететь.

…Новиков, заросший трехдневной щетиной, в стоптанных и сто лет не чищенных солдатских сапогах, в суконном бушлате и картузе с треснувшим козырьком сидел на ступеньках проходного подъезда углового дома, через который в случае внезапной облавы легко было скрыться в лабиринте дворов между тремя Мещанскими улицами. Рядом примостился Басманов и еще один офицер, поручик Рудников, до войны служивший репортером по уголовным делам в «Ведомостях московского градоначальства» и знавший город не хуже самого Гиляровского.

Они закусывали ржаным хлебом, салом и печеными яйцами, скучающе озирая раскинувшуюся перед ними панораму Сухаревки. Даже появление аэроплана, неведомо что предвещавшее, не вывело троицу… не то дезертиров, не то мешочников средней руки из сосредоточенного процесса насыщения. И не такое, мол, видали…

И действительно. Они сами принимали участие в подготовке «Ильи Муромца» к полету. На старом бомбардировщике заменили двигатели на куда более легкие и мощные «М-17», полотняную обшивку – на кевларовую, проволочные растяжки – на титановые трубчатые стойки, и в итоге получилась совсем другая машина.

Пилотировал ее прославленный ас Первой мировой и этой войн, лично сбивший восемнадцать немецких и тринадцать красных самолетов, поручик Владимир Губанов по прозвищу Кот. Происходило ли это прозвище от изображаемого на борту каждого очередного самолета черного зверя с выгнутой спиной и свирепо встопорщенными усами или, наоборот, – не знал никто из ныне живущих.

– Кремль бомбить прилетел! – пронеслась неизвестно кем пущенная догадка, и в толпе началось возвратно-поступательное движение. Часть ее устремилась в сторону центра – посмотреть, как это будет, а часть, из тех, кто поосторожнее, потянулась от греха подальше, под прикрытие глубоких подворотен.

«Илья Муромец» тем временем завершил свой первый медленный круг над ржавыми крышами и облупленным золотом куполов московских «сорока сороков».

Со стороны Кремля действительно загремели нестройные винтовочные выстрелы, несколько очередей с Никольской башни дал в сторону аэроплана пулемет. Скорее со злости, нежели надеясь попасть.

…Новиков с группой из пятнадцати прошедших специальную подготовку офицеров появился в городе утром, в районе Павелецкого вокзала. Все они были одеты разнообразно и пестро – в домотканые поддевки, старые шинели и ватники, с расчетом ничем не выделяться из общей массы, и изображали кто огородников из ближних сел, доставивших на рынки свою продукцию, кто артель плотников или печников, кто пильщиков дров с козлами на плечах и завернутым в тряпки инструментом. Замаскировавшись таким образом, каждый, не привлекая внимания заградотрядников, нес под видом невинного груза по паре пудов необходимого снаряжения.

Одновременно с ними в Москву просочились еще две аналогичные группы, одной из которых командовал Шульгин, а другой – коренной москвич штабс-капитан Мальцев.

Заранее поделенные на пятерки и тройки, каждая с хорошо знающим город офицером во главе, рейнджеры рассеялись по дворам и улицам, имея все необходимые инструкции и постоянно включенные на прием рации. Детального плана действий у Новикова пока не было, все зависело от конкретной обстановки. Решающий ход был сделан самим фактом этой экспедиции, теперь нужно было ждать ответного.

Берестин назвал их рейд разведкой боем. А Андрей добавил, что, возможно, правильней будет – «Вызываем огонь на себя». …Снизившись до трехсот сажен так, что отчетливо стали видны фигуры пилотов в застекленной носовой кабине, оглушая москвичей ревом моторов, бомбардировщик пронесся над самым центром барахолки и выбросил из брюха облако похожих на пух из распоротой перины листовок.