Драган Дабич – представлялся он. А в визитных карточках стояло Д. Д. Давид и указано два мобильных телефона. Д.Д., надо полагать, – это вместо Драгана Дабича. Не бог весть какая конспирация. Но странным образом никто его не мог опознать. Ни коллеги и пациенты, ни случайные знакомые в казино отеля «Метрополь», где он порой поигрывал в рулетку. Ни его поклонница из сферы альтернативной медицины, по-видимому, лечившая его дух и поддерживавшая его биоэнергетику. Ни завсегдатаи соседнего бара, где он вечерами любил пропустить стаканчик красного вина. Бар назывался «Сумасшедший дом».

Неплохое название, даже жалко для обычного бара. Так по праву могла бы назвать себя вся Югославия минувшего двадцатилетия. Одним из самых видных персонажей этого рухнувшего, подожженного его жильцами со всех углов дома, безумцем, вообразившим себя главным психиатром и даже на время захватившим врачебный кабинет, и был наш герой – по профессии действительно психиатр, по призванию поэт, самовыдвинувшийся политик, пассионарный патриот, преступивший все человеческие границы. Его настоящее имя Радован Караджич. В бегах он был тринадцать лет.

Родился в 1945 году в черногорском селе. Сын четника – сербские националисты времен Второй мировой войны, выступавшие как против немцев, так и против титовских партизан. Все его детство отец провел в титовской тюрьме… Медицинское образование получил в Сараеве, куда он попал в пятнадцатилетнем возрасте и где чувствовал себя неуютно. Там же не слишком заметно вышел первый сборник его стихов. Настоящее признание он получил на политическом фронте. В момент, когда все югославские национализмы заговорили в полный голос и эти голоса складывались в тектонический гул, его коньком стала великая сербская идея.

После легкого флирта с «зелеными» – их цели, по-видимому, оказались для него слишком вегетарианскими – в 1990 году он, наконец, ощутил себя на первых ролях. Организует Сербскую Демократическую Партию. В 1991 году в громовых речах в боснийском парламенте грозит боснийским мусульманам полным уничтожением. (Статистики ради, мусульмане составляют большинство населения Боснии.) «Сараево сгорит, как церковная свечка…» Это уже его стихи. Что тут первично – поэзия или политика? Не хочется разбираться с комплексами не очень удачливого психиатра и поэта, когда на страну нашел такой стих. В 1992 году Караджич провозглашает Сербскую Республику Боснии, а себя ее главой. Рукотворный тектонический взрыв уже шел полным ходом.

Итак, Югославия – формально федерация из шести республик и двух краев. Полтора десятка лет и три войны спустя, – кто раньше, кто позже – они станут независимыми. Все заплатят свою цену, и самую большую Босния и Герцеговина – самый тугой и принципиально неразрешимый югославский узел. Национальная чересполосица в той или иной мере – свойство всей былой страны, отсюда и пожар этнических чисток разного масштаба. И все же в каждой из югославских республик, как правило, одна титульная нация. А в Боснии и Герцеговине их три – босняки-мусульмане, боснийские сербы и боснийские хорваты. В итоге Боснийская война (1992–1995 гг.) стала самой озверелой и кровавой из всех югославских войн. Осаду Сараева и резню в Сребренице на месте организовывали президент Республики Сербской Радован Караджич и его командующий Ратко Младич. (Я не пытаюсь принизить роль Милошевича. Главный режиссер югославской войны в Белграде составлял сценарии, поставлял пиротехнику и реквизит, дергал за ниточки из-за кулис. Но на боснийском театре военно-террористических действий командовали Караджич с Младичем. И марионетками они точно не были.)

В Интернете я нашел описание документального фильма, снятого американской Пи-би-эс. В нем эпизод, как Радован Караджич принимает на боевой позиции русского писателя Лиминова (так в тексте, но это он – Эдичка). Два единомышленника, два писателя, два европейских гуманиста любуются открывающимся с вершины горы видом. Внизу как на ладони – запертый город. А не хочешь ли пострелять, спрашивает в порыве гостеприимства местный гуманист. Отчего же, отвечает заезжий гуманист. Гостю подносят оружие, и он палит в открывающуюся перспективу Сараева…

У меня было некоторое смущение. Я все-таки не видел изображения – вдруг что-то было не так в этом эпизоде. Но на днях по «Эху Москвы» услышал красочный рассказ Проханова. Как он навещал собрата Караджича на боевой позиции и тоже нажал на орудийный спуск. У Караджича это было дежурное угощение – дать пострелять с безопасной верхотуры по цели такой большой и такой беззащитной, что в нее невозможно промазать.

Осада Сараева – сочетание неразборчивой артиллерийско-минометной пальбы и вольной снайперской охоты за живыми мишенями – продолжалась, еще раз напомню, 44 месяца. В этом домашнем тире Караджича – Младича погибли десять тысяч горожан.

А еще на совести у этого тандема Сребреница.

События в Сребренице – квинтэссенция бандитско-карательной операции, абсолютный рекорд наглости и вероломства. Взять в заложники отряд «голубых касок», предъявить мировому сообществу ультиматум, сделать из ООН «живой щит» для захвата города и последовавшей за ним нарочито показательной этнической чистки – такого еще не было. Лгать всему миру, что жителям Сребереницы ничего не грозит, как все эти дни заверяли Караджич с Младичем, а потом хладнокровно расстрелять более семи с половиной тысяч мужчин и юношей… Расстрел снимался на пленку, которая станет вещдоком на процессе Милошевича. В 2005 году ее покажут по югославскому телевидению, и эти кадры потрясут Европу. На нашем телевидении я их не видел.

Пойманный Радован Караджич и все еще скрывающийся Ратко Младич обвиняются в геноциде (резня в Сребренице), военных преступлениях (террор против Сараева и захват военнослужащих ООН) и преступлениях против человечества (организация концлагерей).

…Ах, какой душка Радован Караджич, завороженно токовал Проханов по «Эху». Горние выси духа… Борец за святую идею, настоящий национальный герой… Все эти дни ему вторят разные голоса. Как низко пали сербские власти, выдавая его в лапы Гааги. Вот уж истинное предательство национальных интересов и подлинное преступление… И если бы это были только Зюганов с Жириновским. С них взятки гладки.

Подумаешь, кровь, сколько ее невинной было пролито за святое дело!..

И в самом деле, сколько великих идей вдохновляли человечество в одном ХХ веке! Неужто ради победы пролетариата во всемирном масштабе, или успеха социалистической революции в одной стране, или «Lebensraum» для страны, которая превыше всего, ради торжества расы, класса, нации или веры, в конце концов, для достижения всеобщего счастья нельзя позволить себе немножечко геноцида, военных преступлений и преступлений против человечности?

Как ни странно, нельзя. К концу ХХ века международное правосознание пришло к консенсусу на этот счет. Никакая идея не оправдывает таких преступлений. Суд в Гааге – проявление и инструмент этого правосознания. Несовершенный, но действующий. На скамье подсудимых – «герои» югославских боен со всех сторон: сербы, хорваты, босняки, косовские албанцы. Сербов больше? Так и Сербия больше всех остальных. И роли они играли самые первые, никому не хотели уступать.

К слову сказать, каждое из расследуемых в Гааге преступлений имеет строгую дефиницию и требует неопровержимых доказательств. Это наши отечественные краснобаи могут публично разбрасываться обвинениями типа «геноцид», клея его куда ни попадя, хоть к печальной российской демографии. Единственным эпизодом, который суд в Гааге трактовал как подпадающий под определение «геноцида», была как раз резня в Сребренице. Из законченных дел обвинение по этой статье было выдвинуто лишь двоим ее участникам. Притом в ослабленной формулировке – «соучастие в геноциде».