И еще деталь, не всем известная: в середине 1880-х годов знаменитый русский баталист Василий Васильевич Верещагин написал «Трилогию казней»; в первой картине изображалось распятие на кресте в древнеримские времена, во второй «взрывание из пушек в британской Индии», а третья называлась просто: «Казнь через повешение в России».

Эту картину еще именуют «Казнь народовольцев» или даже конкретнее — «Казнь первомартовцев». Третьего апреля 1881 года на Семеновском плацу Верещагин не присутствовал; по всей видимости, он побывал на месте экзекуции позже. Работе над триптихом помогло то, что за казнями Верещагин все-таки наблюдал воочию, это известно достоверно. Знаменитый дореволюционный журналист Александр Амфитеатров так пересказывал один монолог баталиста: «Спокойно, без дрожи, по-львиному зорко, все схватывая, наблюдая, присутствовал он при таких сценах, от которых охватывает ужас.

Он рассказывал о казни политических:

— Когда выдернут скамейку, — человек закрутится. Начнет быстро-быстро перебирать ногами, словно бежит. И локтями связанных рук делает движения кверху, — словно зарезанная птица бьется. Веревка крутится. Закручивается, останавливается и начинает раскручиваться. Сначала медленно, потом быстрее, потом опять медленно. Опять остановка. И снова начинает крутиться в другую сторону. И так то в одну, то в другую сторону, все медленнее, короче, и наконец тело повисает. Под ним образуется лужица. А как казнь совершена, бросаются представители «лучшего общества» за куском веревки «на счастье в картах». Рвут друг у друга.

Он рассказывал, как писал свои картины.

Во всех жестоких подробностях».

Пять виселиц на картине Верещагина. Запруженная народом площадь. Снежная зима. Не совсем точное изображение обстоятельств, что и говорить.

Хотя, может, эта вольность была им допущена осознанно — по тогдашним цензурным соображениям?

Отмена публичной смертной казни. «Идя далее по этому пути, мы можем со временем приблизиться к самому уничтожению смертной казни». Расстрел Николая Суханова в Кронштадте. Шлиссельбургская крепость, лобное место столицы. «По снятии трупов вышеозначенных казненных преступников, были выведены Шевырев и Ульянов». Палач Александр Филипьев.

Драматические происшествия во время казни первомартовцев, равно как и широкая общественная реакция на публичную экзекуцию, заставили власть снова задуматься: а так ли нужны эти публичные смертные казни?

С официальным представлением об отмене публичной смертной казни выступило министерство юстиции во главе с Дмитрием Николаевичем Набоковым. Рассмотрев этот документ, Государственный совет сформулировал «мнение», которое и представил на утверждение императору Александру III:

«Во изменение подлежащих статей Свода Законов, постановить:

1. Приговоры о смертной казни, не исключая и тех случаев, когда она заменяется смертью политическою, приводятся в исполнение не публично, в пределах тюремной ограды, а при невозможности сего — в ином, указанном полицейским начальством, месте;

2. При исполнении казни обязательно присутствуют: лицо прокурорского надзора, Начальник местной полиции, Секретарь Суда и врач, а если исполнение происходит в пределах тюремной ограды, то и Смотритель места заключения;

3. Независимо от лиц, указанных в статье 2, при совершении казни могут находиться защитник осужденного и местные обыватели в числе не более десяти человек, по приглашению городского общественного управления. Неприбытие этих лиц не останавливает исполнения;

4. В тех случаях, когда казнь совершается вне пределов тюрьмы, в которой содержится осужденный, он доставляется на место казни в закрытой повозке;

5. О последовавшем совершении казни составляется протокол, который подписывается всеми присутствующими при оной лицами».

26 мая 1881 года император «утвердить соизволил и повелел исполнить» это решение. На дела, подсудные военным судам, аналогичный порядок исполнения смертной казни был распространен указом от 5 января 1882 года.

Так ушли в прошлое позорные колесницы и многотысячные толпы, наблюдающие за тем, как уходят из жизни их сограждане. Российская пресса, надо сказать, отреагировала на решение одобрительно, а иногда и просто восторженно; в газете «Порядок» была опубликована статья с такими словами: «Нет сомнения, что наше правительство тем самым вступило на путь, который ведет к смягчению наших общественных нравов; идя далее по этому пути, мы можем со временем приблизиться к самому уничтожению смертной казни, которая для обыкновенных уголовных дел у нас отменена уже давно».

Логика газеты понятна и вполне прозрачна, однако жизнь ее не подкрепила. Более того, отказ от публичной смертной казни развязал власти руки, позволив ей сильнее закрутить гайки репрессивного механизма. Одно дело — казнить преступников на публике, в центре города, под взглядами тысяч горожан, включая и критически настроенных, и совсем другое — приводить приговор в исполнение вдали от посторонних глаз, на хорошо охраняемой территории. В итоге маховик казней постепенно стал набирать обороты, к началу XX столетия приобретя смертоносную силу, невиданную даже во времена императрицы Анны.

И это при том, что общественность вовсе не молчала. Каждый конкретный факт вынесения смертного приговора и проведения соответствующих экзекуций, пусть даже вдали от взоров любопытствующих, по-прежнему становился достоянием общественности, широко обсуждался, вызывал иногда широкие и бурные дискуссии. Ближайший пример тому дал год 1882-й, когда очередной процесс по делу народовольцев вызвал отклик даже за пределами России. В историю этот суд вошел как «Процесс двадцати», обвиняемыми были члены Исполнительного комитета и агенты «Народной воли». Приговор, вынесенный 15 февраля, оказался суровым: смертная казнь десяти осужденным.

Самым знаменитым из выступивших в защиту смертников оказался, несомненно, французский классик Виктор Гюго. Его горячий призыв был полон эмоций: «Сейчас перед нами беспредельная тьма, среди этого мрака десять человеческих существ, из них две женщины (две женщины!), обреченные на смерть… А десять других должен поглотить русский склеп — Сибирь. За что? За что эта виселица? За что это заточение?» О судьбе приговоренных беспокоился и Лев Толстой, в письме к жене он спрашивал: «Что о приговоренных? Не выходят у меня из головы и сердца. И мучает, и негодованье поднимается, самое мучительное чувство».

Волнение общественности сыграло свою роль: император смягчил приговор, сохранив смертную казнь лишь для одного осужденного — лейтенанта флота Николая Евгеньевича Суханова — как «изменившего воинскому долгу». Его ждало не повешение — расстрел.

Казнь эта состоялась 19 марта 1882 года, и не в центре Петербурга — в Кронштадте, где Суханов служил. Ранним утром его под конвоем, в серой арестантской шинели, отправили из Петропавловской крепости к месту экзекуции: вначале в закрытой карете, потом поездом в Ораниенбаум, а оттуда морем к месту назначения.