Допустим, вы пришли на морской берег, просто так пришли, без всякой конкретной цели. Например, на пляж славной Одессы или, допустим, какого-нибудь там провинциального Гениченска. Стоите и задумчиво глядите себе под ноги, а потом медленно поднимаете голову. В этом случае перед вашим взором последовательно промелькнёт череда непритязательных картинок: песок, песок, море, море, линия горизонта, небо, небо, небо…

Но так бывает далеко не везде и не всегда.

Например, на набережной городка Сан-Анхелино, во второй декаде июня, при полном безветрии, на рассвете — между шестью и семью утренними часами, череда картинок будет иной: песок, песок, море, море, море, море (а может — уже небо?), точно небо (а может — еще море?), небо…

И никаких тебе фокусов, просто море и небо совершенно одинакового ярко бирюзового цвета — линия горизонта полностью отсутствует, небо и море сливаются в нечто единое, нераздельное и неразгаданное….

Ничего прекрасней на белом свете нет.

И если вы еще не наблюдали этого чуда, то вы — настоящий счастливчик, у вас впереди первое, ни с чем несравнимое свидание с ним.

Ну а тот, кто уже стал свидетелем сего непознанного, покидает сей блаженный берег только по крайней необходимости, или по зову сил высших…

Вот примерно такие мысли лениво копошились у Ника в голове, ведь общеизвестно, что когда рыба не клюет, то всегда тянет слегка пофилософствовать…

Зеленый поплавок, сделанный из пера попугая, медленно пошел в сторону, покачнулся и незамедлительно утонул.

Ник ловко подсёк, уверенно победил в последовавшей затем короткой борьбе, и вот очередная длинная зеленая рыбина, широко разевая зубастую пасть, запрыгала по белоснежному песку заброшенного пляжа.

Это была уже пятая за утро, теперь можно было и остановиться, на завтрак всей компании хватит. Если, конечно, непредсказуемая сеньора Розана согласится зажарить пойманную рыбёшку — молодь барракуды, судя по всему…

Ник, никуда не торопясь, набил курительную глиняную трубку, купленную позавчера на местном рынке за сущие копейки, ароматным табаком, приобретённым там же, с удовольствием закурил.

Сан-Анхелино, наконец, проснулся.

Многочисленные женщины и мужчины заторопились куда-то по узким улицам, мощенным диким необработанным камнем. Кто-то по делам, но большинство просто так — ради променада, пока не наступил полуденный зной, а следовательно, и сиеста — четырех-, а то и пятичасовой послеобеденный сон где-нибудь в спасительной тени.

В крохотную бухту, надсадно подавая хриплые гудки, ввалился грузный лесовоз «Святой Августин», оставляя за собой мазутные пятна и устойчивый запах керосина…

Рыба больше не клевала.

Оранжевое, все еще утреннее и поэтому не особенно злобное солнышко выглянуло из-за апельсиновой рощи, что уютно расположилась у Ника прямо за спиной.

Оптический обман тут же приказал долго жить, меняя цвета и перспективы.

И вот уже нежно-зеленое море было безжалостно разлучено с голубовато-лазурным небом: будто кто-то торопливо провел по прекрасному полотну тупым ножом, оставляя где-то в немыслимой дали грубый шрам — линию горизонта…

Нежное прохладное утро тихо и незаметно скончалось, родился безжалостный в своей грядущей жаре новый тропический день…

На завтрак все, кроме Фьорда и Куликова, собрались в «La Golondrina blanka», славном таком трактирчике, pulperia — по-местному. Норвежец остался на борту «Кошки» — не бросать же шхуну без присмотра, а Куликов в компании с дальнобойным карабином был отправлен на башню ратуши — внимательно надзирать за окрестностями.

Нехорошие предчувствия одолевали Ника, а к ним он всегда прислушивался с уважением. Лучше уж перестраховаться вхолостую, чем по беспечности попасть в незапланированную передрягу. Да и располагалась эта pulperia не совсем удачно: прямо на центральной площади городка, в самом людном месте, для опытного человека — в идеальнейшем месте для проведения эффективной диверсии.

Напротив харчевни, на другой стороне площади, находилось здание городской ратуши, украшенное, как и полагалось по карибским архитектурным канонам, высокой башней со старинными, неработающими уже лет тридцать, часами. Вот на этой башне капитан Куликов и находился, бдительно высматривая всяких подозрительных личностей…

Внутренняя отделка «La Golondrina blanka», может быть, и не соответствовала европейским дизайнерским веяниям, зато кухня была просто превосходной.

Приготовленные сегодня блюда оказались выше всяческих похвал.

На закуску подали рагу из виноградных улиток, крабовое мясо и авокадо, в качестве основных блюд фигурировали тушеная баранина, приготовленная в соусе из прокисших плодов хлебного дерева, и жареная барракуда, пойманная Ником, на десерт были предложены многочисленные и разнообразные тропические фрукты. И, конечно же, местное апельсиновое вино, пахучее и терпкое — в неограниченных количествах.

Сеньор Зорго запаздывал…

Банкин, допив финальный бокал вина, довольно откинулся на спинку стула и решил поделиться с товарищами своими знаниями об этих краях, почерпнутыми во время вчерашней дружеской беседы с одной весьма симпатичной синьориной — обладательницей шикарной гривы чёрных как смоль волос и бархатистой кожи лимонно-оливкового цвета.

— Кстати, братцы мои, этот самый Сан-Анхелино — городишко совсем непростой, о его возникновении даже сложена самая настоящая легенда. Вот послушайте-ка…

Эта история произошла лет сто назад, а может, и все сто пятьдесят.

Карибия тогда только-только обрела независимость.

Сан-Анхелино назывался как-то по-другому и был то ли большой деревушкой, то ли маленьким посёлком, дававшим приют разным тёмным личностям и авантюристам всех мастей: пиратам, золотоискателям, охотникам за старинными кладами и преступникам, скрывавшимся от правосудия стран большого мира.

Белые, вест-индские негры, метисы, мулаты, дикие индейцы, всякие — в буро-малиновую крапинку…

Та ещё публика, живущая весело и беспутно

А какое настоящее беспутство может, собственно говоря, быть, если женщин в деревушке практически и не было — так, несколько индианок да толстая старая афроамериканка донья Розита, владелица трактира «La Golondrina blanka». Да, этого самого…

И вот, представьте себе, в католической миссии, что располагалась рядышком с этим посёлком авантюристов, появилась девушка-американка необыкновенной красоты — высокая, стройная, молоденькая.

Ухаживала в миссии за больными, детишек индейских обучала английскому языку и в посёлке появлялась только по крайней необходимости: в галантерейной лавке купить ниток-иголок да на почту наведаться.

Звали её — Анхелина Томпсон, и была она такая хрупкая, грустная и печальная, что, глядя на неё, даже у бродячих собак на глаза наворачивались крупные слёзы.