Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 33 34 35 36 37 38 39 40 41 ... 54
Перейти на страницу:

Эмма пригласила меня заглянуть к ней в школу в родительский день – день посещений. Здесь учились дети с целым спектром отклонений – от расстройства речи до эмоциональных проблем. Им трудно было ежедневно учиться, осваивать основные виды сознательной деятельности, понимать, расставлять слова в надлежащем порядке, приобретать опыт, становиться активными, образованными, соображать.

Я стою у стены в комнате, полной мальчиков и девочек, они сидят за длинным столом с раскрасками, играми, куклами. Вокруг слоняются родители, болтают, улыбаются, а улыбаться есть чему. Дети оживлены, увлечены, пишут рассказы, рисуют зверушек – те, кто к этому способен, я же смотрю и слушаю, пробую уловить сущность жизней, совершающихся здесь, в беззаботной неразберихе маленьких спутанных голосов и больших колеблющихся тел.

Подошла Эмма, встала рядом со мной, сделала знак девочке, которая скрючилась над пазлом, она боится сделать один-единственный шаг, отсюда туда, изо дня в день, и ее нужно всячески поощрять словами, а то и подталкивать, чтобы приободрить. Но день на день не приходится, заметила Эмма, и ее слова навсегда останутся со мной. Все эти дефекты, конечно, имеют аккуратные аббревиатурные наименования, однако Эмма сказала, что не использует их. Вон там, у края стола, сидит мальчик, он неспособен производить определенные моторные движения, и поэтому никто не понимает слов, которые он произносит. Все ненормально. Фонемы, слоги, мышечный тонус, работа языка, губ, челюсти, неба. Она назвала аббревиатуру – ДАР, но не стала объяснять термин. Он казался ей проявлением этой самой патологии.

Скоро Эмма опять пошла к детям, и стало ясно, что здесь она имеет авторитет и уверена в себе, хотя и действует предельно мягко – когда говорит, перешептывается с кем-нибудь, передвигает фигуры на игральной доске или просто наблюдает за ребенком, беседует с родителем. В комнате, куда ни глянь, все веселы и активны, а я словно примерз к стене. Пытаюсь вообразить детей, одного, другого – того, кто не различает форму и не понимает закономерность узора, или неспособен удерживать внимание, или слушать и следовать за основной мыслью. Посмотри на мальчика с азбукой в картинках и попробуй представить его в конце дня – как он едет в школьном автобусе, беседует с другими ребятами или смотрит в окно, и что он там видит, и насколько это отличается от того, что видит водитель или другие дети, и как потом его встречают на углу некой улицы мама, папа, старший брат, сестра, или нянечка, или домработница. Нет, такие вещи не помогают проникнуть в саму жизнь.

Да и должны ли? И могут ли?

Были и другие дети, в других комнатах – пока болтался по коридору, я видел, как мамы, папы, учителя разводят их по классам. Взрослые. Сможет ли кто-то из этих ребят осмелиться вступить в зрелую жизнь, иметь перспективы, установки взрослого человека, покупать шляпы, переходить улицы? Я посмотрел на девочку, которой чудилось, что каждый шаг несет некую предопределенную угрозу. Живую девочку, не метафору. Светло-каштановые волосы, сейчас освещенные солнцем, природный румянец, сосредоточенный взгляд, маленькие ручки – ей лет шесть, думаю, зовут, думаю, Энни или Кейти, и я решаю уйти до того, как она закончит играть в свою игру, до того, как завершится родительский день – дети свободны, можно заняться другими делами.

Сыграть в игру, составить список, нарисовать щенка, рассказать сказку, сделать шаг.

День на день не приходится.

4

Наконец настало время позвонить Сильверстоуну и отказаться от работы. Он сказал: я понимаю. Я хотел сказать: нет, не понимаешь, не все понимаешь, не то, чем я интересен.

Я неизменно следовал многообещающим указаниям, и мне оставалось только продолжать в том же духе, периодически задаваясь вопросом, не устареваю ли я. На улице, в автобусе и в эпицентре сенсорных волнений я понимал, что в автономном режиме иду к зрелости, к своему личному средневековью – человек без умысла, ведомый реакциями нервной системы.

Что-то сказал Эмме насчет работы. Мол, она не такая, как я хотел, не соответствует моим потребностям. Эмма в ответ сказала еще меньше. И неудивительно. Все случавшееся она принимала, не покорно или равнодушно, а как бы понимая, что здесь имеет место вмешательство некой космической силы. Его и ее, отсюда туда. На Стака это не распространялось. О нем мы и беседовали однажды, в пасмурный день, выбравшись на крышу, традиционно расположившись на западном уступе и наблюдая, как вниз по реке буксируют баржу – она двигалась еле-еле, урывками, пейзаж дробили высотные здания.

– Вот чем он сейчас занимается. Онлайн-ставки. Ставит на авиакатастрофы, настоящие, коэффициент выигрыша зависит от разных условий: авиакомпания, страна, временной промежуток, другие факторы. Ставит на атаки дронов. Где, когда, сколько жертв.

– Он тебе сказал?

– На террористические атаки. Заходишь на сайт, читаешь условия, регистрируешь ставку. Страна, группировка, количество жертв. И обязательно временные рамки. Это должно случиться в течение такого-то количества дней, недель, месяцев, есть другие значения.

– Он тебе сказал?

– Его отец мне сказал. И сказал, что запретил ему. Убийства публичных персон – от глав государств до лидеров повстанцев и прочих. Коэффициент выигрыша зависит от положения этого лица, от страны. Предлагаются и другие виды ставок, довольно много. Сайт, очевидно, процветает.

– Уж не знаю, как он процветает. Все это ведь нечасто происходит.

– Происходит. Люди, которые делают ставки, ждут, что это произойдет, хотят, чтобы это произошло.

– Ставка увеличивает вероятность события. Понимаю. Сидят дома обычные люди.

– Сила, меняющая историю, – подхватила она.

– Моя тема.

Нам что, начинало это нравиться? Глянув на другой конец крыши, я увидел женщину в сандалиях, шортах и топике, тянувшую покрывало к месту, где, по ее мнению, ожидалось приземление солнечных лучей. Я посмотрел на плотную облачную завесу, опять на женщину.

– Ты часто говоришь с его отцом?

– Когда возникает необходимость. А она периодически возникает из-за нашего мальчика. У него и другие есть привычки и занятия.

– Беседовать с таксистами.

– Не стоит того, чтоб в Денвер звонить.

– Что еще?

– Бывает, по нескольку дней не своим голосом говорит. Умеет имитировать такой глухой, знаешь, искаженный голос. Не могу воспроизвести. Заглубленный голос, цифровой шум, скомпонованные звуковые блоки. И пушту, конечно. Он заговаривает на пушту с прохожими, которые, судя по внешности, могли бы быть носителями языка. Но они почти никогда ими не оказываются. С работниками супермаркетов, с бортпроводниками. Бортпроводники думают, что дело идет к захвату самолета. Однажды я видела это своими глазами, и два раза – его отец.

А ведь меня обеспокоило, что Эмма общается с отцом Стака. Ну конечно, они должны общаться, у них для этого сотня причин. Я вообразил крепкого мужчину со смуглым лицом, он стоит посреди комнаты, на стенах – фотографии: отец и сын в охотничьем снаряжении. Папа и мальчик смотрят новости на каком-то непонятном канале, вещающем из Восточной Европы. Мне нужно было имя для отца Стака, бывшего мужа Эммы, в Денвере, в тысяче шестистах метрах над уровнем моря.

1 ... 33 34 35 36 37 38 39 40 41 ... 54
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?