Паран двигался на три шага позади Тротца, который по-прежнему держался за свою роль в старом взводе Скворца — шёл первым. Не лучшее место для командира, но подходящее для вождя баргастов. Капитану это не нравилось. Более того, это слишком ясно говорило об упрямстве Тротца, его неумении приспосабливаться, не лучшем для военачальника качестве.

Паран ощутил невидимое присутствие за плечом, прикосновение далёкого, но знакомого разума. Он скривился. Серебряная Лиса становилась сильнее. Она дотягивалась до него уже трижды на этой неделе. Лёгкое прикосновение сознания, словно касание кончиками пальцев. Капитан спрашивал себя, может ли она видеть то, что видит он, читает ли его мысли. Учитывая, сколько всего он держал в себе, Паран инстинктивно начал избегать её касаний. Свои тайны он предпочитал хранить при себе. У Серебряной Лисы не было никакого права их красть, если, конечно, она делала именно это. Даже тактическая необходимость не оправдывала такого поступка в глазах капитана. Прикосновение не исчезало, и он хмурился всё сильнее. Если это она. Но вдруг это…

Впереди остановился Тротц, припал к земле, подняв руку. Дважды подал знак.

Паран и ближайший солдат приблизились к баргасту.

Они достигли северной паннионской заставы. Лагерь был паршивый — никакой организации, разбит наспех, да и людей явно не хватало. Дорожки между траншеями, ямами и россыпью потрёпанных палаток были завалены мусором. В воздухе стояла вонь из-за неудачно расположенных отхожих мест.

Трое мужчин ещё некоторое время разглядывали открывшуюся картину, затем вернулись к остальным. Вперёд скользнули взводные сержанты. Началось совещание.

Штырь, тот самый солдат, который сопровождал Парана, заговорил первым:

— На позициях средняя пехота, — прошептал он. — Два небольших отряда, судя по паре знамён…

— Две сотни, — согласился Тротц. — Остальные в палатках, больные и раненые.

— Я бы сказал, в основном больные, — ответил Штырь. — Судя по запаху — дизентерия. Эти паннионские офицеры куска навоза не стоят. Больные драться не будут, что бы мы ни делали. Думаю, все остальные в городе.

— За воротами, — проворчал Тротц.

Паран кивнул.

— А перед ними — множество трупов. Может, тысяча, может, больше. На самих воротах баррикад нет, и стражи я не видел. Самонадеянность победителей.

— Надо пробиться через среднюю пехоту, — пробормотал сержант Мураш. — Штырь, как у тебя и твоих сапёров с морантской взрывчаткой?

Коротышка ухмыльнулся.

— Снова осмелел, а, Мураш?

Сержант сердито глянул на него.

— Мы же тут воюем, разве нет? Отвечай на вопрос, солдат.

— У нас её много. Хотя неплохо было бы иметь парочку таких бомбомётов, какие Скрипач делает.

Паран моргнул, а затем вспомнил огромные арбалеты, которыми Скрипач и Вал увеличивали дальность «руганей».

— Может, у Вала есть? — спросил он.

— Он, дурак, его сломал. Нет, мы забросим парочку «руганей», но только для затравки. Сегодня будет «шрапнель». От «горелок» слишком много света, тогда враги увидят, как нас мало… «Шрапнель». Пойду, соберу парней и девиц.

— Я думал, что ты маг, — пробормотал Паран, когда Штырь направился к стоявшим позади взводам. Тот обернулся.

— Так и есть, капитан. Но я ещё и сапёр. Смертоносное сочетание, а?

— Для нас смертельное, — парировал Мураш. — Это, и твоя проклятая рубаха…

— Эй, выгоревшие куски отрастают — видишь?

— За работу, — прорычал Тротц.

Штырь принялся собирать взводных сапёров.

— Значит, просто прорвёмся, — сказал Паран. — С «шрапнелью» сложностей не должно возникнуть, но тогда враг сомкнётся за нами с флангов…

Штырь вернулся как раз вовремя, чтобы крякнуть и сказать:

— Для этого мы и затравим «ругань», капитан. Две капли на воск. Десять ударов сердца. Команда «бегите!», и когда мы её заорём, именно это вам и надо делать, причём быстро. Если, когда она взорвётся, будете меньше, чем в тридцати шагах, — вас на фарш порвёт.

— Готовы? — спросил Штыря Тротц.

— Да. Нас девятеро, рассчитывайте, что мы прорубим путь в тридцать шагов шириной.

— К оружию, — скомандовал баргаст. Затем Тротц потянулся, схватил Штыря за рубаху, притянул ближе и оскалился. — И чтобы без ошибок.

— Без ошибок, — согласился солдат, расширившимися глазами глядя на заострённые зубы Тротца, оказавшиеся в тревожной близости от своего лица.

Через мгновение Штырь и его восемь товарищей уже двигались к заставе, словно бесформенные тени в дождевиках с капюшонами.

Паран снова ощутил присутствие. Он мысленно делал всё, что мог, чтобы оттолкнуть его. Кислота в желудке бурлила, нашёптывала обещание боли. Капитан глубоко вдохнул, пытаясь успокоиться. Если скрестятся мечи… Это будет впервые. Моя первая битва за всё это время…

Вражеские пехотинцы сидели группами — по двадцать с лишним человек у каждого из ряда костров на единственном в лагере возвышении — бывшей просёлочной дороге, которая шла параллельно городской стене. Паран прикинул: полосы в тридцать шагов шириной достаточно, чтобы перебить бомльшую часть трёх групп. И останется сотня с лишним паннионцев, способных дать отпор. Если среди них есть толковые офицеры, дело может обернуться худо. Хотя, будь там толковые офицеры, лагерь выглядел бы совсем иначе…

Сапёры припали к земле. Капитан больше не видел их. Перехватив меч поудобнее, он глянул через плечо, проверяя, как там остальные «мостожоги». Хватка была впереди, болезненно морщилась. Паран как раз хотел спросить, что случилось, но тишину ночи разорвали звуки взрывов. Капитан обернулся.

Тела корчились в свете рассыпавшихся костров.

Тротц издал заливистый боевой клич.

«Мостожоги» рванулись вперёд.

Взорвались ещё «шрапнели», теперь по бокам, отбрасывая растерянных солдат на соседние костры.

Паран увидел, как тёмные фигуры сапёров сошлись впереди, присели среди мёртвых и умирающих паннионцев.

Арбалеты звякнули в руках дюжины «мостожогов».

Зазвучали крики.

Вслед за Тротцем «мостожоги» добежали до мертвецкой дороги, миновали сгорбившихся сапёров: все, как один, готовили более крупные бомбы — «ругань». Две капли кислоты на восковую затычку в глиняной гранате.

Многоголосое приглушённое шипение.

— Бегите!

Паран выругался. Внезапно десять ударов сердца показались мгновением. «Ругань» была самой сильной из всего разнообразия морантской взрывчатки. Одна такая бомба могла сделать непроходимым перекрёсток четырёх улиц. Капитан побежал.

Сердце чуть не остановилось у него в груди, когда Паран посмотрел на ворота впереди. Тысячи трупов зашевелились. Проклятье. Это не трупы. Спящие. Эти ублюдки спали!