Они были черные, они были злобные, и они хотели насытиться.

Медведь, росомаха и кабарга, очень крупные. Громадные. Медведь в холке был высотой с меня и казался со слона размером. Они обступили нас с трех сторон, пожирая налитыми кровью глазами. Существа не были медведем, росомахой и кабаргой, но выглядели как животные. Я мог только смотреть, боясь шевельнуться. Чудища уже были рядом. Волосатая, с длинными верхними клыками пасть кабарги дохнула тошнотворным зловонием. Звери повели нас вперед, и мы увидели пещеру, гораздо меньшую озерной, заполненную прозрачным красноватым туманом. Это и был ад. Стены испускали тусклый свет, от которого в преисподней царили вечные сумерки. У дальней стены поблескивала полоса густой темной жидкости, поверхность которой местами переливалась, словно она текла сама по себе; ни входа, ни выхода у странного подземного ручья не существовало. По-моему, именно от него исходил резкий пряный запах, наполнявший пещеру. Я содрогнулся – река пахла кровью!

Оставив нас, демоны уединились на берегу Кровавой реки возле большого, похожего на стол камня. Они что-то готовили там, раскладывая первобытные рубила, скребки и ножи, глухо постукивающие по гранитной столешнице. Дьявольский медведь с ревом содрал с себя шкуру и расстелил на камне. Плоть его оказалась темно-синюшной, словно гнила под кожей, и сочилась тухлым слизистым соком. Харги направились к нам, а мы, снова оцепенев под гнетом всесильного страха, покорно ожидали уготованной участи.

Долго они не выбирали. Сразу же выдернули из нашей шеренги Проскурина и повлекли к камню. Там сняли с полковника одежду, уложили его на шкуру, затем росомаха взяла кремневое рубило и начала кромсать ему шею. Вскоре отделенная от туловища голова заняла место на краю стола. Харги набросились на тело, быстро и хаотично полосуя его ножами. Медведь тщательно собрал внутренности и отложил в сторону. К тому моменту росомаха и кабарга закончили резать и стали промывать куски в Кровавой реке, возвращая на разделочный стол. Закончив, завернули в шкуру и крепко перевязали пестрой веревкой. Окружили стол с трех сторон, и в воздухе повисла странная тишина. Наступило абсолютное безмолвие, будто звук утратил способность распространяться. Не исключено, что так и было – я даже своего дыхания не слышал. В аду законы земной физики не действовали. Звери замерли, глубоко сосредоточившись. Концентрация исходившей от них энергии была столь велика, что завибрировал красный туман, а поверхность Кровавой реки вздыбилась мелкой рябью. Лишь сейчас стало видно ее течение, неестественным образом движущееся назад и вперед, не в силах преодолеть монолитную твердь запирающего ее узилища.

Я вдруг понял, что обрел возможность самостоятельно двигаться. Моя воля больше не сковывалась силой злых духов, употребивших ее для иных целей. То же почувствовали и мои спутники.

– Это самый матерый из виденных мной глюков! Мужики, давайте делать отсюда ноги, – пробормотал Слава и первым шагнул в сторону выхода. За ним потянулись остальные.

Оглушающее действие красного тумана закончилось на пороге пещеры, и первым звуком, который мы услышали, был грохот золотых ворот, колыхающихся под нашими подошвами.

Лежащие на пятачке фонари не горели. Лишь в одном багровым червячком умирала лампочка. Слава стал трясти их и щелкать выключателем. Это подействовало, фонарь вдруг ярко вспыхнул. Должно быть, при ударе о пол у него нарушился контакт, что позволило сохранить батареи. Фонарь был весьма кстати, потому что иных источников света, кроме блеклых сполохов из обиталища харги, в пещере не наблюдалось. Это была вселенная кромешной мглы, и я подумал, что теперь знаю, как выглядит преддверие ада.

По-прежнему в полном молчании мы поскакали по каменной дорожке на другой берег. Слава впереди, я – за ним, а все прочие – сзади. Кто-то шумно сверзился в воду и громко выругался. В голосе звучало облегчение. Это были первые звуки живой человеческой речи.

Преодолев пещерное озеро, мы столь же форсированными темпами проскочили сталактитовый зал и приблизились к выходу. Снаружи было темно, там шумел ливень и сверкала молния. Никаких следов рабочих не наблюдалось, да и трудно было что-либо разглядеть среди ночи. Сколько времени мы пробыли в туманной полости? Нас не начали искать или же не нашли?

Как бы там ни было, от этого проклятого места следовало уносить ноги. Мы выскочили под дождь и помчались прочь от белой горы.

Этот бег по ночному лесу я, наверное, не забуду никогда. Воздух дрожал от раскатов грома, молнии раз за разом били в вершину холма, словно кто-то на небесах гневался на творящийся в недрах дьявольский произвол.

Фонарь в руках Славы потух не сразу, поэтому первую часть пути мы одолели резвым аллюром, почти не спотыкаясь о выбоины и кочки. Когда выскочили на большую дорогу, Лепяго, вопреки ожиданиям, повлек нас в направлении, противоположном Усть-Марье.

– Старый скит в трех километрах, – пояснил он, – там и переночуем. До города мы и к завтрашнему вечеру не дойдем.

Соображение было весьма резонным. Мы полностью доверились Андрею Николаевичу, знавшему окрестности как свои пять пальцев. Стресс не давал нам раскиснуть, и мы рысцой долетели до поворота, при свете молнии замеченного проводником. Фонарь к тому моменту издох, и Слава его выкинул.

По мере удаления от пещер гроза утихала. Вскоре в отблеске полыхающих на горизонте зарниц удалось разглядеть зубчатую вершину частокола, к которому привела тропа. Лепяго направлял нас, ориентируясь неким таинственным шестым чувством – иначе невозможно представить, как ему удавалось не заплутать. Хрипя надсаженной дыхалкой, директор вывел-таки к убежищу.

– Добрались, – возвестил он, отпихивая покосившуюся створку массивных ворот. – Здесь… неопасно.

Место и впрямь было святое. Оказавшись внутри ограды, мы почувствовали себя защищенными. Вместе с этим пришла невероятная усталость. По двору мы плелись еле-еле, один Слава крепился, но и его силы были на исходе.

Мы пересекли двор, и Андрей Николаевич завел нас в большое гулкое помещение. Из прохудившейся крыши порядочно лило, но, потыкавшись, мы сумели отыскать сухую площадку, где и разместились в ожидании утра, тесно прижавшись друг к другу, чтобы согреться. Мне повезло, я оказался посередке: справа навалился Слава, слева – Доронин, на мои поджатые колени оперся бугорчатым хребтом Вадик. Все молчали, словно пребывали в ступоре. Да и неудивительно было бы в него впасть после всего случившегося. Не знаю, о чем думали спутники, лично я силился понять, каким газом мы траванулись в пещере, чтобы узреть настолько стремные глюки. В красный подземный ад и звероподобных демонов совершенно не верилось.

Сомнения одолевали меня. Что, если мы до сих пор находимся под землей, а дождь есть не что иное, как падающая со сталактитов вода? Что, если я случайно взломал полость, наполненную отравой, а все эти жуткие харги и кросс по пересеченной местности только сон, и на самом деле мы без сознания валяемся на каменном полу, в краткий миг успев увидеть и пережить невероятный кошмар, а рабочие просто не успели добежать к нам на помощь? Может быть, нас уже откачивают, а мы до сих пор не можем прийти в себя? Или одному мне кажется, что я сижу в амбаре, а другие видят что-то иное? И на самом ли деле я в амбаре, а не в пещере? Дабы проверить это предположение, я ощупал вертикальную поверхность за спиной, но ладони определенно осязали бревенчатую стену. Пол также был деревянным, из неровных досок, не похожих на камень или известковый натек. Да и струи, льющиеся сквозь дырявую крышу, ударялись о мокрое дерево, которому не место под землей.