Очнулся с дикой головной болью и жаждой. На мгновение впал в панику.

Вещи!

Черт побери, мать твою!

Потом с облегчением увидел чемодан там, где поставил, – рядом с табуретом.

Было два часа.

В баре сидят все те же. На экране повторяются те же кадры. Он снова влез на табурет, кивнул другу.

– А как насчет папаши? – спросил русский бугай, противник Бонда.

– Да, почему о нем ни слова не говорят? – спросил другой.

– Какого папаши? – не понял бармен.

– Мы одно слышим – это наделал сын бен Ладена. А папаша где?

Теперь с экрана что-то серьезно рассказывал мэр Джулиани. Вид спокойный, озабоченный. Как у человека, способного держать ситуацию под контролем.

Новый лучший друг Ронни обратился к нему:

– Сэма Кольта знаешь?

Тот, слушая Джулиани, помотал головой:

– Нет.

– Того, что револьвер изобрел.

– А, тогда знаю.

– Знаешь, что он сказал?

– Нет.

– Сэм Кольт сказал: «Я сделал всех людей равными». – Русский усмехнулся, показав кривые зубы. – А? Да? Понял?

Ронни кивнул, заказал газированную минеральную воду и кофе. Вспомнил, что ничего не ел после завтрака, но аппетита не было.

Джулиани сменили спотыкавшиеся серые призраки. Вроде тех серых призраков, которых он раньше видел. Вдруг вспомнились стихи, заученные в школе. Стихи одного из самых любимых поэтов – Редьярда Киплинга. Настоящего мужчины.

Если сможешь не терять головы,

Когда все остальные теряют…

Если сможешь понять, что Триумф и Провал

Без конца выдают себя друг за друга…

На экране пожарный в красном шлеме с поднятым щитком плакал, закрыв лицо руками.

Ронни дотянулся, похлопал бармена по плечу. Тот отвернулся от телевизора:

– А? Что?

– У вас нет номеров? Мне номер нужен.

Новый лучший друг повернулся к нему:

– Все рейсы отменили. Так?

– Так.

– Ты откуда?

Ронни замешкался.

– Из Канады. Торонто.

– Торонто, – повторил русский. – Канада. Хорошо. – Помолчал и спросил: – Дешевый номер?

Ронни сообразил, что нельзя пользоваться кредитками, даже если на какой-нибудь что-то осталось. В бумажнике чуть меньше четырехсот долларов – можно продержаться, пока не возникнет возможность обменять другую валюту, лежащую в чемодане. Если найдется покупатель, который даст хорошую цену. И не станет задавать вопросов.

– Дешевый, – кивнул он. – Чем дешевле, тем лучше.

– Ты попал прямо туда, куда надо. Тебе нужна одноместная комната, вот что. Платишь наличными, никто не расспрашивает. У моей двоюродной сестры пансион. Десять минут ходьбы. Хочешь, дам адрес?

– Похоже, удачный план, – кивнул Ронни.

Русский снова показал зубы:

– План? У тебя есть план? Хороший?

– Carpe diem![9]

– Что?

– Просто так говорится.

– Carpe diem? – медленно и неумело повторил бугай.

Ронни усмехнулся, налил ему еще рюмочку.

Октябрь 2007 года

Около 18:30 Рой Грейс с кружкой кофе в руках вошел в первую просторную комнату отдела тяжких преступлений, где работают следственные бригады.

Обширное L-образное современное помещение было разделено на три главных рабочих отсека. В каждом длинный закругленный деревянный стол на восемь человек и белые щиты. В данный момент все щиты пустые, кроме одного, с надписью «Операция „Динго“», и другого, с пришпиленными крупными снимками неизвестной женщины в водосточной канаве и площадки строительства квартала Новая Англия. На одном из снимков красным маркером обведено место расположения трупа в канаве.

При серьезном экстренном расследовании бывают заняты все отсеки, но, поскольку нынешнее дело не требует особой спешки, а материальные средства и человеческие ресурсы следует экономить, бригада Грейса оккупировала только один. Другие отсеки в данный момент пустуют, хотя ситуация может в любой момент измениться.

В отличие от остальных помещений Суссекс-Хаус здесь на столах и на стенах нет почти ничего личного: ни семейных фотографий, ни графиков футбольных чемпионатов, ни карикатур, ни комиксов. Практически все, кроме мебели, предназначено для работы. Болтовни не слышно. Только сосредоточенное молчание, глухие звонки телефонов, шорох листов, выползающих из принтеров и факсов.

Твердо уверенный в пользе привлечения к новому делу давно сработавшихся людей, Грейс отобрал коллег, с которыми уже сотрудничал. Сомнения вызывал лишь один – Норман Поттинг, постоянно всех раздражавший, но на редкость способный детектив.

Своим заместителем в следственной бригаде Грейс назначил Лиззи Мантл, которая ему очень нравилась и, по правде сказать, издавна вызывала тайный интерес. Привлекательная женщина около сорока, с аккуратными светлыми волосами до плеч, поразительно женственная и одновременно на удивление сильная личность. Предпочитая брючные костюмы, она сегодня явилась в сером в тонкую полоску, вполне подошедшем бы биржевому брокеру, и в белой мужской рубашке.

Другой инспектор в Суссекс-Хаус – Ким Мерфи – выглядит не хуже, и завистники кисло шепчутся, что в здешней полиции по службе продвигаются только смазливые бабенки. Грейсу хорошо известно, что это абсолютно не соответствует действительности. Обе женщины вполне заслуженно добились высокого положения.

Новые обязанности, несомненно, отнимут у него кучу времени, поэтому, расследуя данное дело, придется во многом полагаться на Лиззи.

Кроме нее, он включил в бригаду сержантов Гленна Брэнсона, Нормана Поттинга и Беллу Мой – тридцатипятилетнюю женщину с веселым лицом в обрамлении локонов, крашенных хной. Рядом с ней в нескольких дюймах от клавиатуры компьютера, как обычно, коробочка конфет «Молтиз». Грейс с интересом наблюдал, как она печатает в глубокой сосредоточенности, а ее правая рука то и дело внезапно срывается, как бы живя собственной жизнью, хватает конфетку, сует в рот и возвращается на место. Он никогда в жизни не видел женщину, которая ела бы столько конфет и сохраняла стройную фигуру.

Следующим был длинный как жердь, костлявый констебль Ник Николл двадцати семи лет. Усердного, трудолюбивого детектива и ловкого центрального нападающего Грейс привлек в свое время в команду регбистов, а теперь он стал полезным членом полицейской бригады. Правда, в данный момент не столь ценным, как хотелось бы, поскольку недавно стал отцом и, похоже, страдает от хронического недосыпания.