litbaza книги онлайнСовременная прозаХочешь, я тебе Москву покажу?.. - Аркадий Макаров

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 ... 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Перейти на страницу:

– Глотни, глотни! – всё предлагал мне.

Потом мы заказывали ещё что-то. Потом пошли по Москве, потом…

Потом меня не стало. Не стало и моих звёздных товарищей, только в голове стоял такой невообразимый шум, словно я нахожусь на базарной площади, и среди этого шума, как с заезжей пластинки, соскакивают одни и те же навязчивые слова: «Лера, какого хера? Лера, какого хера?» Сквозь сомкнутые веки пробивался переменчивый колеблющийся свет, как сквозь листья лесной поросли.

«Опять проспал! – панически пронеслось в голове. – Дядя Миша один с брёвнами пестуется. Нехорошо!». Я резко открыл глаза – и ничего не понял!

Прямо у меня над головой нависла огромная бетонная полусфера моста, на которой весело играли блики отражённого от воды солнца, болезненно раздражая усталые зрачки. Состояние было такое, словно я очень долго, запрокинув голову, смотрел на солнце. Болели шея, плечи, голова, руки. Я инстинктивно пошевелился: всё нормально, руки, ноги целы, только на затылке волосы словно стянуты в узел. Я поковырял пальцем, под ногтями оказалась запёкшейся кровь, но рана не болела. Я поднялся, оглядываясь вокруг себя. Высокий гранитный бордюр отделял меня от чёрной, как нефть, воды.

Река текла спокойно и невозмутимо. По водной глади серебряной чешуёй огромных рыб пробегали солнечные блики.

Несмотря на раннее утро, под мостом и по мосту, сотрясая конструкции гулом и скрежетом, мчались грузовики. Москва оживала. Сбоку, на пригорке, как сказочный терем, на лобастых камнях возвышался храм Василия Блаженного.

Я стоял, выпавший из времени подросток, малолетняя пьянь, щенок, дитя войны, грязноватая пылинка на ладони мира, безнадёжно ломая голову, посреди столицы великой страны: сегодня – это ещё вчера, или уже завтра?

Было неуютно и холодно на сквозном ветру наступающего дня. Надо куда-то идти.

Я, растерянно обшаривая карманы, убедился, что денег нет. Обнаружилась только мятая пачка сигарет. Закурил. Подумал. И только тогда с ужасом осознал, что мне назад не вернуться. Не на что покупать обратный билет.

В какую сторону идти, мне было всё равно. Я поднялся на мост, запахнул курточку, и пошёл, куда дул ветер. Смотреть по сторонам не было никакого желания. Брёл и брёл, машинально считая шаги: сбивался, потом снова считал, и снова сбивался. И опять начинал всё сначала. Переходил площади, спускался под землю, выбирался на Божий свет и снова спускался в переходы.

Сколько бы я ещё шёл – не знаю, если бы не упёрся в огромную высокую стену. Стена огораживала привокзальный перрон. Сквозь ворота проглядывали зелёные вагоны и уходящие в бесконечность стальные параллели.

Случайно я вышел к Павелецкому вокзалу. Но такая встреча мне ничего не обещала. Я опустился на каменную ступеньку лестницы.

Как на меня не обратила никакого внимания милиция? Не знаю. Я был одет так же, как миллионы моих ровесников и, наверное, не вызывал никакого подозрения, а может, просто не попался им на глаза.

Поезда приходили и уходили, а я оставался. Вон там мой родной город! Рельсы, рельсы, шпалы, шпалы – и ты почти дома.

Мне ничего не оставалось делать, как шагнуть в неизвестность обочь этих параллельных линий, которые пересекаются в бесконечности, в чём я и убедился, дойдя до первого ночлега.

От пыли и грохота пролетавших поездов меня закрывал зелёный заслон из кустов рябины, жимолости, шиповника и высоких раскидистых тополей.

Я остановился только тогда, когда стало смеркаться. Ночь наступила быстро. Вроде только что грело солнце, и вот уже под ногами пластались холодные длинные тени. Присел возле неизвестно как попавшего сюда тележного остова без колёс, но с поднятыми, как спаренный пулемёт оглоблями. Концы оглоблей держались на поваленном тополе и выглядели вполне устрашающе. Ноги в кирзовых сапогах невыносимо болели. Я снял сапоги, развесил сушиться протёртые на пятках носки и горько заплакал. Что делать? Пешеход за сутки может пройти не более 30 километров, это я знал из школьной программы. От Москвы до Тамбова не менее 400 километров. Если идти быстрым шагом, и то потребуется пятнадцать суток. А в школе начинаются занятия через полторы недели. Да и как продержишься без продуктов, пока идёшь? Оставь надежду! Придётся умирать на дороге, как последнему бродяжке.

Я привалился к дощатому заднику телеги и незаметно уснул.

Проснулся от нестерпимого озноба и щемящего голода. Последняя сигарета так отволгла, что я, истратив почти весь коробок спичек, кое-как сумел её раскурить.

Дым только опалил горло, ещё более возбуждая чувство голода и безнадёжности.

Я обулся, подтянул ремень и пошёл теперь не по посадкам, а вдоль полотна железной дороги.

Вчера сквозь заросли кустов я видел на полустанке одинокий домик. Может, и сегодня я такой же домик встречу? Там добрые сельские люди. Попрошу поесть. Сельские – они все человеки…

От этих мыслей я немного стал приходить в себя. Может, удастся попросить взаймы. Деньги вышлю, как приеду. Дядя Миша не откажет…

Пока я так размышлял, солнце прогрело воздух, и он струился и вскипал над шпалами и насыпью, пропитанный креозотом и машинным маслом.

Иду, иду, иду. А город меня всё никак не отпускает.

Сквозь тополиные кроны просвечивали белые высотные дома. Москва это была или нет, я не знал. Выйти в город и попросить хлеба для меня было невыносимо. У нас по Бондарям после войны ходили убогие, жалкие люди, и скорбно просили хлеба или картошки. Все они были погорельцы и сироты. «А ты, сучий сын, кто? – думал я о себе. – Тварь подзаборная! Пропил всё: и радость родителям, что их сын – достойный человек, и обновки к школе пропил, и похвальбу товарищам тоже пропил. Всё спустил, негодяй! А теперь жрать хочешь! Иди и не скули!» Я в полнейшем отчаянии, не зная, что делать, ударил себя по лицу, да так удачно, что по губам потекло солоноватое и тёплое. Вытер лопухом нос, на листе была кровь – так тебе и надо, сволочь!

Между тем снова стало вечереть. Вдалеке показался типичный домик стрелочника – низкое кирпичное строение, за которым прятались хозяйственные постройки.

Я, на всякий случай, тихонько подошёл к усадьбе со стороны посадок. Мало ли на кого нарвёшься!

Возле дома пасся на привязи телёнок, возле которого пылили куры, разгребая натрушенное сено. За домом были огороды с картошкой и белыми кочанами капусты, и колодец с высоким, из жердей, журавлём. Пустая бадья, качаясь, издавала скучные скрипучие звуки, словно жаловалась на кого-то.

Капуста! Вот моё спасение! Хрусткая, сахарная, она – вот она, рядом, стоит только переждать немного и в сумерках подобраться к огороду…

При виде колодезной бадьи я вспомнил, что более суток не пил. Теперь пить захотелось нестерпимо, до спазмы в гортани.

Пойду, небось, попью!

Колодец был глубоким, и я долго перебирал руками отполированную жердь, пока бадья не упёрлась в воду. Наверх она взлетела сама собой, и я еле успел её поймать. Слаще этой воды мне пить не приходилось. Она по железному ободу до ломоты в зубах вливалась в меня холодным пронзительным рукавом, освобождая организм от жажды.

1 ... 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Перейти на страницу:

Комментарии
Минимальная длина комментария - 20 знаков. Уважайте себя и других!
Комментариев еще нет. Хотите быть первым?